Наталья Труш - Игра по чужому сценарию Страница 15

Стол в комнате, к счастью, не был завален, только большая коробка, завернутая в старое покрывало, покоилась на нем.

– Л ар, это что? Это куда? – Шурик подхватил со стола коробку, присматривая место, куда ее можно было бы переложить.

– Тихо-тихо! Аккуратно, не разбей!

– А что тут? – Жених Шурик потряс коробкой.

– Ну я же прошу – осторожно! – Лариса приняла из рук Шурика коробку. – Тут икона бабушкина, моя, вернее, уже. Бабушка, когда умирала, мне передала. Говорят, она очень ценная.

– А можно взглянуть? – Шурик, не дожидаясь разрешения, начал разворачивать коробку.

Икона была особенной. Бабушка рассказывала, что всю войну она молилась перед ней за мужа и брата и им повезло неслыханно: сколько разных ситуаций было страшных, а они выходили из них без единой царапины.

Это была не обычная доска с прописанным на ней ликом, а сложная конструкция, которую Лариса хорошо изучила еще в детстве.

Икона Богоматери с Младенцем была закреплена в деревянном ящичке размерами тридцать на сорок сантиметров – киоте. Икона закрывалась ризой – «одеждой», искусно сработанной мастером из тонкого металлического листа, позолоченного и посеребренного. В «одежде» были сделаны прорези, и взору открывались лишь некоторые детали – аккуратно прописанные на доске-подложке лики и руки.

Ящичек закрывался крышкой со стеклом. На боку ящика был миниатюрный крючочек, который накидывался в петельку. Под «одеждой» бабушка держала «прятку» – там в небольшом углублении она прятала от посторонних глаз записки, которые писала «Боженьке». Датированные сороковыми годами прошлого столетия полуистлевшие бумажки многое могли рассказать про то, как молилась Евдокия Макаровна за раба Божьего Ивана Ивановича Лукерьева – бабушка специально к имени добавляла и отчество и фамилию дедову, чтобы «Боженька» точнее разобрался там наверху, не перепутал ничего и не оставил его без своей милости.

Когда Лариса первый раз добралась до иконы – уж очень привлекал ее крошечный крючочек на боку ящика! – бабка ее от души выдрала крапивой, чтоб не озоровала и не лезла, куда не просят, без разрешения.

Потом бабка усадила внучку, икону со стены сняла, на стол аккуратно водрузила, сама открыла, показала эту необычную красоту Богоматери с Младенцем под «одеждой», записки читать не дала – щелкнула по носу.

– Вот вырастешь – твоя икона будет, – сказала бабка Ларисе. – Она у нас по женской линии передается. Записочки мои не вытряхивай, не выкидывай. Бог, конечное дело, и так все чаяния наши слышит, но с записочкой оно надежнее. И сама не забывай: пиши – проси да благодари.

...Шурик внимательно – со всех сторон – осмотрел икону.

– Можно внутрь заглянуть? – спросил разрешения у Ларисы.

– Загляни! Бабушка мне за это, знаешь, как говорила? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – Ларисе не хотелось выдавать хоть и не совсем постороннему Шурику семейные тайны, но и отказывать причин не было. Она кивнула согласно.

Шурик откинул заржавевший от времени крючочек на деревянном боку старинного ящика, аккуратно приоткрыл крышку. Стекло на дверце киота тихонько звякнуло.

– Тут надо слегка поджать гвоздики, они разболтались. Да и шляпки у них обломались. Видать, от времени и ржавчины. – Шурик так любовно осматривал Ларисину драгоценность, так аккуратно оттирал изнутри стекло от столетней пыли, что Лариса прониклась большим уважением к нему.

Между тем Шурик подцепил двумя пальцами узорчато-резную ризу, потемневшую от времени. Металлическая пластинка легко поднялась, только еле слышно скрипнули крошечные петли слева, и взору открылась почти черная доска с прописанной на ней иконой Богородицы с Младенцем Иисусом на руках.

Шурик осторожно извлек доску из металлических креплений. Под ней в углублении дна киота лежали бабушкины записки – желтовато-розовая бумага, хрупкая, распадающаяся на мелкие кусочки от времени. Кусочки времени...

Буквы, едва видимые, тоже съеденные беспощадным временем, были плохо различимы.

– Записки только не трогай, ладно? – не дыша, чтобы не вспугнуть эту крохотную стайку бабкиных тревог и надежд, шепнула Лариса Шурику под согнутый локоть. Но его мало интересовали сувениры эпистолярного жанра Ларкиных предков.

– А, вот! Нашел! – Шурик прищурился, поднес доску к свету настольной лампы. – Ох ты, батюшки-светы! Да иконка-то не простая. Вот мастер подпись свою оставил. И дату можно разобрать. 1789 год. Не то чтобы очень-очень древняя, но и не новая. Я-то не спец, но можно ее спецам показать, которые и руку мастера определят, и школу...

– Да мне все это без надобности. Я же продавать ее не собираюсь!

– Но знать-то интересно! – Шурик как-то нервно дернулся. – Слушай, а вот сам ящик укрепить надо. А то развалится. Он совсем рассохся от старости. Видишь, скрипит, и из щелей труха сыплется. Его, кажется, короеды поели.

– Вижу. Но мне тут самой ничего не сделать. Ну, разве что клей какой-нибудь залить в щели...

– «Клей залить»... Не смеши! Испортишь! Нет, давай договоримся: ты не трогаешь ничего, а я для тебя все узнаю, где и как можно отреставрировать твою бесценную реликвию. Есть у меня в этой сфере знакомые. Договорились?

Шурик закрыл икону в киоте, накинул крючок в петлю на боку и нехотя передал в руки Ларисы. Она снова запеленала бабкино сокровище и убрала в ящик с постельным бельем. Шурик следил за ее действиями зорко, будто хотел запомнить каждое движение.

Потом кавалер, он же жених, привычно пропал на две недели. Только эсэмэску прислал, в которой сообщил, что отбыл далеко по делам, но будет скучать по «своему Ларчику».

Тьфу! Лариса терпеть не могла, когда он называл ее этой собачьей кличкой – Ларчик. У Шурика в обиходе было еще одно словцо, не лучше, – «бубус». Что оно значит, Шурик толком объяснить не мог, говорил, что так туземцы в пампасах зовут одного милого зверька из породы сусликов, которых они, туземцы, очень уважают употреблять и в суп, и в жаркое. Вот так, кого люблю – того сожру!

– Откуда знаешь? Про туземцев, пампасы и зверьков? – строго спросила Лариса, услышав эту историю от Шурика.

– От верблюда! В пампасах у меня была работа. Не спрашивай – какая. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Так, я не поняла, я на суслика, что ли, похожа? Или на туземку?

– Глупая ты. – Шурик забирался руками ей под свитер. – Я ж любя. Бубус лично мне очень симпатичен. И я б не стал тебе такое имя давать, если бы не обожал тебя...

«Бубус» и «Ларчик». Ну почему не просто и красиво – Лариса?! Ну почему мужчины придумывают женщинам всякие клички и еще удивляются, что женщины не хотят на них откликаться? Или уж совсем банально – пользуются набором кличек, так сказать, универсальным.