Маша Царева - Москва силиконовая Страница 15

– Федор не «прилизанный скучный тип», а преуспевающий бизнесмен, и многие находят его красивым, – вяло огрызнулась я.

– Даш, неужели ты умудрилась прожить на свете тридцать четыре года и не почувствовать разницу между «красивый» и «смазливый»? Нет, я серьезно. Неужели он и правда тебе нравится, или это все-таки от безысходности?

– Иди к черту.

– Значит, от безысходности, – вздохнула Челси. – Все равно ты его бросишь. Он тебе совсем не пара… А знаешь, почему я не ответила ни на одно письмо того соседа?

– И знать не желаю.

– Как раз потому, что понимала: у нас нет будущего. Ему было сорок, мне – двенадцать. А потом у меня была первая настоящая любовь, – она мечтательно улыбнулась. – А потом вторая настоящая. А потом третья еще более настоящее, чем первые две. А потом… Потом я переехала сюда, в этот скучный город, и сижу здесь одна, как сыч, чахну и вяну. Попутно наблюдая, как моя сестра растрачивает последние денечки молодости на какого-то козла.

– Во-первых, Москва не более скучный город, чем Майами, – то ли меня раздражала Челси во всех ее проявлениях, то ли во мне неожиданно проснулся патриот. – Во-вторых, тридцать четыре – это тебе не «последние денечки молодости», а как раз самое начало настоящей жизни. А в-третьих…

– Можешь не утруждать себя, – сестра демонстративно зевнула. – О том, что драгоценный дядя Федя не козел, я слышала уже тысячу раз.

Моя давняя приятельница Эмма большую часть жизни прозябала учительницей литературы в одной из окраинных московских школ. Все ее считали неудачницей, даже я. Не из-за возмутительной нищеты (Эмка честно жила на мизерную зарплату, штопала чулки и делала вид, что никто этого не замечает, питалась черт знает чем и в наше время потребительского разврата продолжала пользоваться польской пудрой за тридцать четыре рубля, похожей больше на штукатурку). Нет, я и сама умела довольствоваться малым, правда, об этом почти никто не догадывался. Эмма была из презираемой мною породы вечно недовольных трудоголиков. То есть всю себя без остатка она отдавала делу, которое ненавидела. Причем это была странная ненависть, горячая, острая и на грани мазохизма. Она могла часами рассказывать, как некто восьмиклассник Иванов путает Тургенева с Чеховым, но все равно считается первым парнем на деревне, потому что его отец – миллионер-банкир. А некто десятиклассница Козявкина на уроках красит ногти в ядовито-малиновый цвет. И плевать она хотела на Достоевского с его болезненной рефлексией, потому что самое болезненное, что есть в ее собственной никчемной жизни, – это заусенцы.

– Эм, но почему ты продолжаешь это делать? – недоумевала я. – Ты вечно жалуешься на тупых учеников и их не менее тупых родителей? Давно могла бы уволиться и пойти каким-нибудь менеджером в какой-нибудь офис.

– Ты не понимаешь, – грустно вздыхала Эмма. – На самом деле я мечтала об этом с детства. Я поступила в педагогический не потому, что туда было проще поступить. А потому, что верила: я могу что-то изменить. Что-то дать людям. Помочь им понять самое важное. Научить их чувствовать. Сначала чувствами других людей, гениев: Пушкина, Маркеса, Толстого. А потом нащупать собственное «я». Но я была идеалисткой. Выяснилось, что либо я бездарность, либо современных подростков не интересуют чувства. Если это, конечно, не чувство зависти к новой шубе подруги.

– Не думаю, что все дети такие. Может быть, тебе перейти в другую школу?

– Я меняла школу уже четыре раза. Но вот в чем беда. Есть гимназии и лицеи, куда берут не всех подряд, где ученики каждые два года должны сдать сложнейшие экзамены, чтобы завоевать право учиться дальше. Там и у учителей зарплаты другие. Но то ли мне не хватает напора, то ли способностей, то ли там все по блату. В общем, берут меня только в окраинные обычные школы, где в ожидании звонка дети под столом читают «Пентхаус», а меня за глаза называют Главной Мымрой Микрорайона.

Несколько лет назад все изменилось. Разочарованной Эмме улыбнулась удача, заточенная в откормленное к пятидесяти годам тело некоего предпринимателя по имени Борис Борисович, который однажды в дождь обратил внимание на уныло стоящую на автобусной остановке Эмму. Ее намокшее белое платье красиво прилипло к стройным ногам. Сама она в таком контексте о себе давно не думала, и мокрый подол был для нее скорее первопричиной насморка, чем возможным эротическим аксессуаром. Тем не менее она с радостью согласилась сесть в авто вежливого незнакомца, а потом уже скорее с удивлением приняла его приглашение как-нибудь встретиться и сходить в кино. Естественно, она не была идеалисткой-девственницей, время от времени у нее случались романы. Но, как правило, все происходило по-другому, более по-деловому, что ли. В последнее время Эмма пристрастилась к знакомствам по Интернету, чего немного стеснялась в глубине души. Она писала мужчинам, разместившим анкеты на сайте www. missing hearts.ru, с некоторыми встречалась, как правило, ничего при этом не чувствуя. Она, с пеной у рта рассказывавшая ученикам о книжных страстях и трагедиях, малодушно утешала себя тем, что в жизни все не совсем так, и ей под сорок, и у нее морщинки и варикоз. И куда ей мучиться и кусать от ревности подушки, ей бы пахнущего блинами и борщом спокойного семейного счастья, ну или хотя бы изредка выпадающих на ее долю приятных ужинов, которые заканчиваются вяловатым, но обязательным для гормонального баланса взрослой женщины сексом.

А тут вдруг такое. Борис Борисович вел себя как мальчик. Дарил ей цветы – свежие садовые тюльпаны и пахнущие томительной ранней осенью сиреневые ирисы, заточенные в стеклянные колбы с пестицидами заморские орхидеи и просто сорванные где-то в парке ветки душистой сирени. Он приносил ей милые безделушки, любимые ею шоколадки с апельсиновой нугой, дорогие шариковые ручки, которыми она привычно ставила трояки и двойки. Он делился заинтересовавшими его книгами и журналами, водил ее на выставки и премьеры, однажды приготовил ей такую пасту с морепродуктами, что она потом неделю пила мезим форте, но остановить обжорство не могла. В общем, это был настоящий роман.

Эмма расцвела, заняла по подружкам денег, купила туфли на платформе и молодежные джинсовые сапоги, сделала мелирование, записалась в маникюрный бар. Некоторые из ее подруг честно радовались привалившему счастью, а некоторые – затаились в ожидании, когда лопнет розовый мыльный пузырь идеальных отношений, и выяснится, что Борис Борисович – уголовник и альфонс, или что у него есть беременная жена, или что на самом деле он влюблен в одну из Эмминых учениц, и вот таким странным образом пытается к вожделенной Лолите подобраться.