Елена Гонцова - Ниточка судьбы Страница 15

Вере показалось, что Володя многое знал о новом женихе Танюши Ключаревой, а бархатно так задирался перед той специально, чтобы заставить двигаться в определенном направлении. Возможности своего богатырского обаяния он оценивал адекватно, расходуя их как бы нехотя, как будто это вовсе не он, а некто другой, старательно работающий над идеальной линией в миниатюрном пейзаже, который вмещает весь мир.

— Ты для чего так потратился! Знаешь ведь, я ем как мышка. — Вера разбирала огромный пакет со снедью, который Осетров принес с собой.

— Зато я люблю покушать. А тебя объедать, хоть ты и стала знаменитой и богатой, у меня не хватает совести. Кроме того, в этом милом пакетике есть кое-что, что ты, точно знаю, очень любишь. У-стри-цы, прямо из Атлантического океана, маринованные в собственной, так сказать, среде.

— Я люблю свежие, впрочем, спасибо.

— Извини, никогда не знал, как их открывают порядочные люди, и не предполагал это знание в тебе.

— Мы с Татьяной, когда ходили парой, нарочно научились этому искусству, чтобы невзначай не опарафиниться на каком-нибудь фантастическом высоком приеме, который нам грезился в недалеком и светлом будущем.

— Ну для тебя-то это будущее стало настоящим.

— Да, только я потеряла интерес к любым приемам. Вот еще новость будет, — заметила как бы между делом Вера, раскладывая на фарфоровые тарелки розовую форель, круассаны с паштетом из гусиной печенки, большие черные маслины, свежие, пупырчатые огурчики, поставила тонкостенный бокал для себя и большой фужер для Володи. — Ключарева приревнует меня к тебе… Раньше она была звездой и смотрела на меня как на подшефную из младших классов. А теперь я как бы стала знаменитой, могу себе позволить невозможное прежде. С большими людьми пить наедине вино из большой глиняной бутылки, на этикетке которой значится… Что там значится? Ага, Цацалашвили, Давид, человек, который это вино приготовил специально для большого человека и маленькой подруги его.

— Нет, — сказал Осетров, внимательно поглядев на Веру и улыбнувшись, — для Танечки всяческая ревность в прошлом. Ненависть ее к тебе возрастет просто так, без меня. На автопилоте.

— Ты так думаешь?

— А позволь такой вопрос — не в первый ли раз ты поссорилась с ней? И по твоей ли это было инициативе? Думаю, что она сама пробовала делать это, но всякий раз прибегала к тебе.

— Ну бывало, конечно. Не стану скрывать. Я никогда не считала себя специалистом по общению с подругами, а потому все списывала на свою резкость.

— Верочка, я пришел к тебе не для того, чтобы говорить о Татьяне, нашем милом идеале. Не дай-то бог, чтоб пришлось говорить о ней после, но только не сейчас.

— Интервью в становлении? — рассмеялась Вера. — И ты незаметно включил миниатюрнейший японский диктофон, величиной с мизинец?

— Вот мой диктофон, — постучал Осетров указательным пальцем по своему широкому лбу.

— Что ж, рада это видеть. Ты прав, я, верно, переменилась за последнее время, год, полгода, где-то так. Я не узнаю себя. Все время страдаю невесть с чего, живу как-то механически и сама становлюсь в определенном смысле куклой, это к тому, чтобы согласиться с тобой и окончательно пресечь разговор про Татьяну.

Осетров ответил не сразу.

— Подожди, — сказал он, внимательно оглядев Веру с ног до головы, будто видел ее впервые. — Мой диктофон не выдержит таких признаний. Тем более — от тебя. У-у-фф! Давай-ка выпьем доброго вина. За успехи на движущейся музыкальной лестнице. Я всегда говорил, что ты играешь лучше всех!

— Это правда, говорил, — согласилась Вера. — Признаюсь, в моей победе есть и твоя заслуга.

— Да ладно, — добродушно отреагировал Осетров. — В моей одинокой берлоге ты прослушала множество превосходной фортепьянной музыки, пластинки всякие пыльные и исцарапанные, которые ты любезно приводила в порядок, да как-то они все к тебе и перекочевали.

— Ну было дело, — непринужденно рассмеялась Вера. — За это я тебе, Володя, очень благодарна. С тобой рядом можно было совершенно спокойно постигать пляски музыкальных теней, не рискуя окостенеть или напугаться.

— А рядом с другими или с этим… твоим… — замялся Володя.

— Кого ты имеешь в виду? — холодно спросила Вера.

— Закрытая тема? — удивился Осетров, погладив свою роскошную бороду, словно кошку.

— Темы бывают разные — синие и красные. — Вере стало неуютно от того, что пришлось изворачиваться. Осетров нечаянно выводил ее на обсуждение вопроса, который теперь представлялся ей неподъемным. Но она не хотела, чтобы Володя догадался об этом. — Впрочем, если ты о Тульчине, то давно не имела от него никаких известий, кроме разве что букета пионов, который стоит на моем ночном столике. Да и то не уверена, что это от него. Ты ведь знаешь, однажды я приняла решение. Не знаю, может, поступила глупо, но тогда только это было для меня важным. Я должна была стать музыкантом, вопреки предсказаниям разных шарлатанов и хулителей. Хотела доказать всем, и в первую очередь самой себе, что женщина может встать на высокую ступень мастерства наравне с мужчиной. Это же я сказала Алексею в ответ на его предложение руки и сердца.

— Ну, Вера, а что же плохого в этих условиях, тобой принятых? Да, потом, это как-то само собой получилось. Как вообще все у тебя всегда получается.

— Нет, Володенька, за всем стоял тяжелый, изнуряющий труд и мрачные раздумья. Нечеловеческое напряжение, я говорю вполне серьезно. Есть такое выражение, которое произносится с горьким вздохом и особенной гримасой на лице: «Я уже не девушка». В какой-то момент я могла изобразить на лице более скорбную мину и сообщить, что я уже не женщина, а эфирное, мифическое создание, порхающее по клавишам. Но весь этот бархат и трепет с живым миганием — всего лишь поверхность, под которой нечто уродливо-неземное, живая и неизвестная структура…

«Вот-вот, именно это я почувствовала на конкурсе, когда отзвучал последний аккорд»…

— Ну с Богом, ура! Кипящая бездна под нами! — засмеялась Вера, поднимая бокал с тягучим, как мед, янтарного цвета вином.

Владимир медленно осушил свой фужер, замер на мгновение, как бы оценивая восхитительный напиток, и обернулся к нише, где возле диванчика на тумбочке стояла круглая белая фарфоровая ваза, а в ней пышный букет белых пионов.

— Эти, что ли, цветы? С поздравительной открыткой?

— Открытки, записки, визитной карточки — ничего не было. Как в шпионских фильмах.

Вера не думала, что цветы от Тульчина, она просто мечтала, чтобы это было именно так. Ей всегда хотелось, чтобы он как-то проявлялся в ее жизни. Она часто ловила себя на мысли, что ищет в толпе на улице знакомый силуэт. И тогда, выбежав из ресторана, она искала Алексея, рванув до стоянки автомобилей, потом до входа в метро на Тверской.