Елена Гайворонская - Роман с небоскребом Страница 15

– Буди, – перехватив мой взгляд, сказала Жанна. – Пусть ест. А то потом молоко сцеживать придется, замучаешься.

– Как будить? – недоумевала я.

– За щечки потормоши. За носик.

Я послушно потрепала теплые бархатистые щечки и крошечный, как кнопка, нос. И даже пощекотала ниточкой от халата. Малыш чихнул, приоткрыл один глаз, совсем как Сережка, недовольно скуксился, ткнулся носом в предложенную грудь, секунду подумал, словно оценивал вкус и качество предложенного питания, а потом снова закрыл глаза и засопел.

– Не хочет, – озадачилась я.

– Соня, – рассмеялась Жанна. – Настоящий мужик.

– Эй, малявка, а ну, ешь давай! – возмутилась я, легонько встряхнула кулек, подула в личико.

Малявка от подобного неуважения пробудился, скривился и, похоже, приготовился зареветь.

– Даже не думай, – предупредила я. – Я – мама строгая. Церемониться не стану. Быстро ешь, что дают, а то останешься голодным.

По палате пролетел смех.

– Сразу видно молодую, кто ж так с дитем разговаривает? – добродушно заметила армянка Карина, родившая третью дочку. – Лаской надо, уговорами… Кисонька моя, ласточка… – загулькала она с малышкой.

И тут мой вредный сын передумал реветь, открыл рот и с силой, которую трудно предположить в столь крохотном безобидном создании, цапнул за сосок, присосался пиявкой.

Я вздрогнула от неожиданности. Сидела замерев, смотрела на крошечную мордашку, нахмуренные бровки в три волоска, мягкие оттопыренные ушки, забавный пушок на затылке – живая игрушка, да и только. И чувствовала, как во мне пробуждается новое, прежде неизведанное чувство – смесь острой нежности, жалости и страха за это беспомощное создание, полностью зависимое от меня, которое я пока не успела полюбить по-настоящему, безоглядно, безудержно, но знала, что это случится.

В час посещения вошла нянечка с букетом карминно-красных роз, вкатила тележку с подписанными полиэтиленовыми пакетами.

– Передачки, как в тюрьме, – пошутила Маша. – А цветы роскошные кому?

– Ковалевской, – прочла записку нянечка. – И еще сумка.

Я схватила букет. Стебли кололи пальцы, но это была сладкая боль. Я зарылась лицом в нежные мохнатые цветочные головки, жадно вдыхая терпкий аромат знойного лета, сладостных ночей, пьянящей страсти и любви, перебивший муторные больничные запахи… Я подбежала к окну и с высоты третьего этажа увидела Сережку в центре огромного, вытоптанного на снегу сердца. Он подпрыгивал, размахивал руками, посылал воздушные поцелуи, кричал: «Санька! Я тебя люблю!» Рядом стояли мама и папа и тоже махали руками и смеялись. И только тут я почувствовала прилив бесконечного будоражащего счастья. Истинного счастья, которое не купишь ни за какие сокровища мира…

– Сейчас банку принесу, – сказала нянечка.

– Сразу видно – сын, – с легкой завистью в голосе произнесла Карина. – Мне мой Армен три гвоздички принес… Мальчика хотел, а родилась третья дочка…

– Четвертым будет сын, – обнадежила Жанна.

– Куда столько? – огорчилась Карина. – Четверо – сильно много, в двухкомнатной квартире… И времена такие – не прокормишь. – И, поцокав, закачала головой.

В переданной сумке вместе с запиской от мужа обнаружились громадные медовые груши, сладкие яблоки, минеральная вода, сок, бутерброды с любимым российским сыром, сырокопченой колбасой, импортное печенье, курага, чернослив, новое заморское чудо – йогурты… Я перебирала дорогущие продукты и лихорадочно соображала, сколько все это великолепие может стоить…

Будто просканировав мои мысли, Жанна спросила:

– А почем такие груши? Дорогие, наверное?

– Даже не знаю… – Я надкусила одну. Брызнул нектар. Перечитывала записку, полную любви, радости и нежности, смотрела в темный прямоугольник окна, облизывала сладкий, как поцелуй любимого, грушевый сок с потресканных губ и понимала, что сейчас мне не хочется этого знать. Ничего не хочется знать, кроме пламенеющих роз, огромного сердца на снегу, крохотного существа, прильнувшего к груди… Пусть все заботы останутся на потом. А завтра будет завтра…

Я перешагнула порог нашей десятиметровки и ахнула. За пять дней моего отсутствия комната преобразилась. На месте старого бабушкиного комода, давно просившегося на свалку, стояла детская кроватка, обвешанная погремушками. Стену возле кроватки обклеили нарядными обоями в разноцветных вертолетиках. Между нашей и детской кроватями уместилась новенькая тумбочка, на ней стоял ночной светильник в виде кораблика. На окне вместо прежних линялых бордовых тряпок висели новые гобеленовые шторы. В комнате пахло снеговой свежестью, какая бывает после генеральной уборки. Даже мой обычно заваленный книжками и бумагами письменный стол был аккуратно разобран.

– Нравятся шторы? – спросила мама. – Мы решили, что через плотный гобелен будет меньше дуть из окна.

Мне все очень понравилось.

Мы осторожно распеленали кулек с сыном, ребенок сперва басовито заревел, но, ощутив прелесть свободы, тотчас успокоился, деловито засучил ручками и ножками.

– Какой смешной! – умилился Сережка, легонько пощекотав малыша по животику.

И тут я увидела Сережкины руки – распухшие, покрытые обветренной красной коркой, в мозолях и волдырях, готовых вот-вот прорваться воспаленной сукровицей…

– Боже мой, что это?!

Сережка смущенно улыбнулся, спрятал руки в карманы.

– Вагоны разгружал.

– Какие вагоны?!

– Товарные. На Сортировочной. Неплохо заплатили, знаешь ли…

И тут я поняла истинный вкус и запах карминно-красных роз и медовых фруктов.

Я целовала его стертые ладони и распухшие пальцы, из моих глаз катились слезы, а Сережка шептал:

– Ну что ты… не надо… успокойся… все это пустяки. У нас же такая радость – сын родился!

Ванечка

Очень скоро я вкусила эту радость по полной.

Первое время Иван, как мы назвали сына, должен был питаться каждые четыре часа, делая большой перерыв только на ночь. Ел Иван подолгу, придремывая за трапезой, но стоило отправить его в кровать, тотчас раздавался негодующий рев. У меня стали рождаться нехорошие желания по отношению к сыну, в которых я, устыдившись, раскаивалась до очередного детского выкрутаса. Районный педиатр Анна Игоревна, бойкая щупленькая тетенька за пятьдесят, разъяснила, что у меня мало молока даже для такой крохи, и посоветовала прикармливать. Всучила импортные витамины, предназначавшиеся для гуманитарной помощи малообеспеченным родителям, велела зайти за молочной смесью. Я пыталась возразить, что средств у нас достаточно: было стыдно и неловко получать подачки. Но Анна Игоревна оставила витамины на столе и сказала, что за бесплатной гуманитаркой приезжают дамочки в шубках и на «мерседесах», потому что новые русские обожают халяву. Поэтому, если я не возьму смеси, их с удовольствием заберут другие, побогаче. Этот довод возымел действие: я решила, что дамочки на «мерседесах» обойдутся.