Татьяна Веденская - Рыцарь нашего времени Страница 15

— Я крайне сильно заинтересован в этой работе. У меня прямо руки чешутся начать проект. А с Грином я все улажу.

— Так вы уверены? — нахмурился Канаев. Дима Кара не был уверен и на миллиметр. У него даже немного кружилась голова, когда он нес весь этот бред. Но практика показала, что все это было вполне исполнимо. Все поверили, и все молчали. Канаеву нравилось в Диме одно — насколько тот был управляем. А то, что не хватает звезд с неба — время покажет, так ли это важно. У нас звезд и на земле хватает, можно обойтись ими.

— Значит, беретесь? — уточнил Канаев, оговорив с Карой сумму своего отката. Он взял с него на пять процентов больше, чем можно было взять с Ершова, но Гриня, в конце концов, был еще и классным собутыльником. За это ему скидка и давалась.

Новость разнеслась быстро. Официальная версия была именно такой, какую Дима озвучил Грине — руководство канала без объяснения причин отказалось сотрудничать с Ершовым, а заключило контракт с Карой. Правда была спрятана глубоко в сердце Димы Кары и вызывала у него приступы глубокого презрения к самому себе, которое трансформировалось в глухую ненависть к Ершову. Если бы только тот вовремя сумел дать Диме то, что ему было нужно, ничего бы этого не было. И вообще — сам виноват! Разве нет? Если бы Гриня не вел себя так, как он обычно себя ведет, — поверил ли бы хоть кто-то в Димины басни? Нет, конечно. Так что, однозначно, Гриня виноват сам.

Когда Григорий позвонил — голос, как всегда, веселый и пьяный, и как будто ничего не случилось еще несколько часов назад, — сердце Димы Кары сильно и неритмично ухнуло и отозвалось неприятным уколом между лопаток. Неужели теперь так будет всегда? Постоянные нервы на тему того, что правда вскроется? Ну, вскроется, тогда и будем волноваться. Так всегда говорил сам Гриня, но Дима был устроен по-другому, и он не мог беспечно жить в мире, где в любую минуту тебя могли закатать под асфальтовый каток. Гриня мог.

— Слушай, Димуля, можешь сделать кое-что для родной партии? — спросил Гриня, а где-то невдалеке от него послышался неразборчивый женский голос, что-то недовольно бурчавший. Опять с бабой?! Где только он их берет. Чертов бабник!

— Конечно, Гриш, только скажи, — голос против Диминой воли звучал заискивающе. Он откашлялся и спросил более враждебно. — А что нужно?

— У меня дома засела девушка. Не хочет уходить. Хочет переспать с продюсером. Ты у нас теперь — реально крутой продюсер, хочешь, она переспит с тобой? — Дима в отупении остановился посреди останкинского коридора. Невозможно достоверно понять, говорит ли Гриня всерьез или глупо шутит.

— В смысле?

— Ты не мог бы пойти в офис к Бодину и запросить мобильный телефон некоей Саши Бобковой, а потом позвонить ей и пригласить на свое шоу на пробы. Только чтобы она приехала прямо сейчас, а не потом.

— А что я потом буду с ней делать? — опешил Дима.

— Тебе рассказать в деталях? — хмыкнул Грин. Тут неразборчивый женский голос стал разборчивее, красивый, грудной голос с хрипотцой.

— Что за черт, и ты тоже хочешь женщину выгнать? — спросила женщина и несколько истерично расхохоталась.

— Будь хорошей девочкой, и я тебя как-нибудь покатаю на мотоцикле, — ответил Грин в сторону, после чего вернулся к Диме.

— Выручай, Кара.

— А это у тебя кто там с тобой? — спросил он, помедлив.

— Кто — кто? — не понял Грин. — А, это! Это — никто, подрастающее поколение, невоздержанное и грубое. Еще и пьющее к тому же.

— Я буду вам всем мстить! Вас всех надо пороть батогами! — выкрикнула вдруг девушка, на что Грин спокойно ответил ей:

— Будешь-будешь. И мстя твоя будет ужасна. Слушай, Кара, тут такая ситуация, — голос Грина снова приблизился, стал громче и четче. Голос спокойный и даже веселый, без тени сожаления и расстройства. Этот говнюк даже не думал о том, что остался за бортом, что новый грандиозный проект стартует без него. Что бы делал Кара в такой ситуации? Да извелся бы весь от обиды и расстройства. Что делает Грин? Развлекается с кем-то!

— Какая ситуация? Я ничего не понял! — возмутился Димуля. Гриня вздохнул и принялся объясняться.

— Помогай, Димуля. На тебя одна надежда. Эта Бобкова Саша — хорошо хоть ее имя наша бесполезная Галка смогла выяснить — сидит у меня дома и отказывается уходить. Делает вид, что у нас с ней любовь.

— И чего? — опешил Дима.

— Позвони ты этой Бобковой, пусть она поедет к тебе. Главное, чтобы пробы твои случились прямо сейчас. Потом снимешь ее где-нибудь в массовке — она подойдет, я обещаю, и все. А? Ну, пожалуйста, пожалуйста! Бодина, гада, нет, а все это — из-за него. Так, тихо, не падать! — совсем уж не к месту добавил Грин, и только потом Дима запоздало догадался, что последняя фраза предназначалась не ему, а таинственной женщине, которая собиралась «им всем» мстить. Вот такой он, наш Гриня — дома у него одна девушка, а на улице другая, и чтобы одну привести домой, другую надо заставить уйти. Нормально?

— Ладно, давай номер, — нехотя согласился Кара, сам не понимая до конца, зачем он это делает. Может, из чувства вины или по привычке. Или чтобы сохранить иллюзию их дружеских отношений. Но если быть честным, главная причина была в том, что девушки «из-под Грина» всегда были первоклассные, и раз уж так — раз уж есть шанс, что девушка хочет переспать с продюсером, отчего бы этим не воспользоваться.

— Что же мне с тобой, с дурой, делать! — воскликнул я, вздыхая. Девочка Ира набралась и вела себя совершенно неприлично. Текила еще не закончилась, а я уже знал, что некто по имени Петр, самый лучший и самый прекрасный человек на свете, решил «попробовать» еще раз со своей женой, в связи с чем девочка Ира осталась сама по себе.

— А что они решили попробовать? — ухмыльнулся я, ерничая. — Не думаю, что к их возрасту осталось так уж много вещей, которые они не пробовали. Ему сколько, ты сказала? Сорок?

— Не смей! — выкрикнула Ира. — Ты его совсем не знаешь. Ты и мизинца его не стоишь.

— Это смотря по какому курсу! — обиделся я, но попытался быть выше этого. — Слушай, все женатики такие. Пора бы уже понимать!

— Он совсем другой! — сказала она и снова начала рыдать. Я присел рядом, пытаясь понять, что делать с ней дальше. И потом, чисто по-человечески было ее жалко. Конечно, в то, что этот Петр был действительно самой первой-препервой любовью этой колючки, мне верилось с трудом. Все-таки ей двадцать пять. Большая девочка, хоть и выглядит как маленькая. Но вела она себя именно так, словно ее никогда до этого не бросали. Рыдала, потом огрызалась, потом шептала, что не знает, как будет жить дальше. Когда Оксанка меня бросила — нам было по шестнадцать, и она уезжала в Германию, как нам казалось, навсегда, — меня вот так же трясло. Думал, помру, а не помер. Но переживал долго, больше года. Да и до сих пор такой, как Оксанка, не могу найти. Если б нашел — тут же бы побежал жениться. Нет, это я вру. Жениться — это не для меня.