Вера Колочкова - Работа над ошибками Страница 16

– Слушаю, ба. Что случилось? Я вроде тебе отзвонилась, что я уже дома.

– Натка, тут такое дело… Только ты не пугайся заранее! В общем, у нас все как всегда – срочно и безотлагательно. Твоей матери на работе горящую путевку в Кисловодск всучили.

– Да? Ну… это ж хорошо, наверное, ба? Ты ж сама говорила, что она плохо себя чувствует, что уработалась вся?

– Ну да, конечно… И я про то же…

– А когда она едет?

– Завтра утром.

– Уже?!

– Ну да! Я потому тебе и звоню! Люся уезжает, я с Тонечкой вроде как на дачу собралась, ты сама сегодня просила…

– Погоди, ба! А… как же Таечка? Я не поняла, а с Таечкой кто останется?

– Как это – кто? Ты, конечно! Получается, кроме тебя, некому!

– Я?! – отчаянно возопила в кухонное пространство Наташа, так что Сашина спина вздрогнула, и он тут же развернулся, глянул тревожно и вопросительно.

– Ты, ты! Что ты кричишь там, будто к тебе с ножом к горлу приступают? Я ж не говорю, что ты должна по полной программе роль сиделки исполнять! Просто будешь заходить каждый вечер после работы, проведывать Таечку. А кормить, стирать, постель перестилать – это я с соседкой за деньги договорюсь. Хотя… Может, и зря. Стоило бы и тебя к милосердию как-то приспособить…

– Бабушка, а может, я на работе отпуск без содержания оформлю да и того… Сама с Тонечкой поживу на даче…

– Здравствуйте, приехали, милая внученька! А я что, на дачный отдых не сподобилась? Нет уж, я тоже по травке пройтись да в речке искупаться хочу. Я ж на турецкие моря не наведываюсь по два раза в год, как ты. Ничего, не рассыплешься! Будешь забегать вечерами к Таечке, тебе полезно будет с ней пообщаться. Может, жалость да благодарное сочувствие в сердце проснутся.

– Так сама ж говоришь – соседка будет ходить…

– Ну и что? Соседка, она и есть соседка, Таечке чужая совсем. А ты – своя, родная. Любит она тебя.

– Ба, ну не могу я, честное слово, не могу!

– Все, хватит ныть, Наталья! На том и порешим – каждый вечер после работы будешь ездить к Таечке. Будешь контролировать, как там и что. Ты скажи Саше, пусть он мне утром Тонечку завезет! Мы Люсю в Кисловодск проводим и на десятичасовой электричке и уедем. А барахлишко Тонечкино вы на дачу в субботу привезете. Ну все, пока…

– Ба, да погоди!

– Некогда мне годить! Надо Люсе со сборами помочь, у нее сил нет. Лежит в ванне, отмокает. Жду тебя на даче в субботу, там и поговорим! Саше с Тонечкой привет передавай!

Короткие гудки отбоя противно запищали в ухо, и Наташа отбросила от себя телефон, сердито сплела крендельком худые руки под грудью.

– Наташ, я не понял… Случилось что-нибудь? – участливо присел напротив нее Саша.

– Нет. Ничего не случилось. Маме на работе путевку в Кисловодск дали. Горящую.

– Ну и…

– Ну и ничего больше! Завтра утром завезешь Тонечку к бабушке, она с ней на дачу поедет. А я с девяностолетней старухой должна вечера коротать. Представляешь? Так бабушка решила и постановила. Мне же больше нечем в этой жизни заняться…

– Ну, не злись. Хочешь, вместе туда вечерами будем ездить?

– Ага! Дождешься тебя! Ты же сидишь в своем банке до восьми, как приклеенный! Ладно, и без тебя обойдусь… Так, надо пойти Тонечке вещи кой-какие собрать…

Вздохнув и не глядя на Сашу, она поднялась со стула, медленно побрела в гостиную, полную мультяшных крикливых звуков. Сидящая в кресле перед телевизором Тонечка даже головой в ее сторону не повела, настолько была увлечена цветным ярким действом. Подойдя к окну, Наташа отвела легкую, цвета теплых сливок занавесь, уставилась в поздние июньские сумерки. В теплой безветренной густоте, едва подсвеченной желтым фонарем, беспорядочно плавали белые тополиные хлопья. Совершенно обыкновенные. Противные, раздражающие, лезущие в глаза, в волосы, в нос, клубками собирающиеся на ковре, липнущие к одежде…

Нет. Сегодня она больше писать ничего не будет. Радостный драйв ушел. Отвратительная псевдореальность победила. Еще и тревога давешняя, ничем не обоснованная, вдруг проснулась, подняла голову. Спать пораньше завалиться, что ли? Сбежать от всего этого в сон?

Утро выдалось очень странным. Началось с того, что проснулась она довольно рано, причем сама, без будильника. Просто резко открыла глаза, села на постели. И настроение было хорошее, абсолютно выспавшееся. И день был – пятница. Самый хороший день, между прочим, – предвкушение выходных! Можно с работы пораньше сбежать, можно посидеть где-нибудь, расслабиться… Хотя – опа! Чего это она размечталась? Вечером же надо к Таечке ехать, приобщаться к выполнению святого долга. То есть к чужой старости, к болезням и запахам, к причудливым выкрутасам ретроградной старушкиной памяти…

Ладно. Таечка так Таечка. Слава богу, хоть физиологическую сторону этого святого долга ей исполнять не придется. Там соседка есть. Добрая, но весьма скромно обеспеченная женщина, которая с удовольствием берется обслуживать эту физиологическую сторону. Как раз тот случай, когда милосердная духовность довольно удачно проецируется на немилосердность материальную. А приехать вечером посмотреть-проведать старушку – это уже ничего, это уже не страшно. Так что живем дальше, уважаемая писательница Никольская-Петерс! Надо вставать, кормить семью завтраком, надо еще и барахлишко Тонечкино успеть собрать. Да и опаздывать на работу не хотелось бы. И чего ее так разнесло вчера на провокацию начальничьей гневливости? Зачем? Оно ей надо было? Как-то и не ожидалось даже, что Иван Андреич слишком болезненно все воспримет. Помощника, главное, еще одного ему подавай. Вернее, помощницу. Ей и в единственном числе делать нечего, а теперь это «делать нечего» придется с какой-то дурищей пополам делить!

И все-таки она опоздала. Попытка прошмыгнуть мимо распахнутой двери приемной опять не удалась – голос Аллы Валерьяновны буквально пригвоздил ее к месту, и сама она бросилась к ней со всех ног, выпучивая накрашенные глаза:

– Я тебе говорила! Говорила вчера! Вот, пожалуйста! Представляешь, я только-только пришла на работу, а тут уже девица какая-то сидит, Ивана Андреича дожидается! Представляешь?

– И что?

– А то! Девица – та самая! Вторая помощница! Иван Андреич велел тебя позвать, а ты опять опаздываешь… Иди быстрее к нему, а то она уже полчаса как у него в кабинете сидит, голой коленкой светится!

– В смысле – голой коленкой? Она что, в мини-юбке пришла?

– Ну, не совсем уж в мини… Просто она села так. По-хозяйски, нога на ногу. Я видела, когда кофе им приносила. А наш-то растопырился весь, пялится на эту коленку, слюнки распустил…

Алла Валерьяновна тут же прищурила сладко глазки и некрасиво отвесила челюсть, пытаясь изобразить процедуру слюноотделения своего начальника. Вид у нее при этом получился весьма жалкий – не столько в забавной гримаске присутствовало смешливости, сколько собственного женского Аллы Валерьяновны уничижения. Такого острого, что при других обстоятельствах можно было и на чувство жалостливой солидарности расщедриться. Нет, в самом деле, незавидная доля – быть старой секретаршей. Служишь одному шефу всю жизнь верой и правдой, и никакой тебе за это благодарности. Вон, даже слюнки старческие и те какой-то молодухе достаются.