Татьяна Тронина - Роман с куклой Страница 16

Так вот, после своего замужества Голышкина перебралась к мужу, в особняк на Рублевском шоссе, а прежнюю дачу решила продать. Дачу в июле купил брат. Вернее, двоюродный брат (по линии матери) – Толя Прахов. Все бы хорошо, но Толя поселился там со своей мамашей, мерзкой теткой, которая ни о чем другом не говорила, как только о своих болезнях. Сколько Михайловский ее помнил, тетушка Вера Ивановна непрерывно лечилась от множества самых различных и почти не совместимых с жизнью недугов. Тем не менее она умудрилась пережить своего мужа, абсолютно здорового бодрячка, и двух своих младших братьев. Разумеется, на время переселения и обустройства Толя нуждался в Михайловском, тем более что Вере Ивановне уже несколько раз вызывали в Лапутинки «Скорую»…

…Михайловский затушил сигарету и вернулся в читальный зал. Следующим документом, который он взялся изучать, были воспоминания заместителя председателя Губчека, того самого Попова. Тот вспоминал о допросе Колчака:

«Как держался он на допросах?

Держался, как военнопленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством. Этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства…»

– Надо же, смелое признание для заместителя председателя Губчека! – усмехнувшись, пробормотал Михайловский. Но даже в этих воспоминаниях не было никакого намека на золотой запас. Несколько тонн (!!!) золотых рублей пропало тогда без следа…

Михайловский захлопнул последнюю папку. Сдал документы Любочке, спустился вниз, вышел из ворот, достал из кармана свой сотовый.

– Справочная? Будьте добры, скажите мне номер телефона какой-нибудь кукольной галереи… Да-да, той самой, где выставляются куклы. Ага, спасибо… Алло, это галерея? Девушка, милая, вы знаете такого мастера – Полякову Еву? Кто же ее не знает, ну да… А вы не дадите мне ее телефончик, я хочу приобрести одну из ее работ… Дадите? О, спасибо вам огромное…

Конечно, проще было обратиться к Иве и у нее узнать координаты Евы. Проще, но…

– Алло, – раздался в трубке знакомый, ненавистный и нежный голос.

– Алло, Ева? Ева, это Даниил Михайловский… Помнишь такого?

– Как не помнить… Что тебе, Даниил? – ничуть не удивившись, спросила Ева.

– Ты еще не передумала?

– О чем ты? – удивилась она.

– Ну как же – ты собиралась за меня замуж! – засмеялся он. – Так вот – я не против.

Зачем он все это делает, зачем говорит эти слова – Михайловский пока не знал. Он ненавидел таких, как Ева (потому что такие, как Ева, уже достаточно испоганили ему жизнь), он даже минуты лишней не желал проводить в их обществе… Но он хотел ее увидеть еще раз. Наверное, из чувства противоречия. Своего рода стокгольмский синдром…

Он ждал, что она сейчас пошлет его к черту. Нажмет на кнопку «отбоя». Скажет что-нибудь такое, чего он уж точно вынести не сможет, – и тем успокоит его. Но Ева, помолчав, изрекла следующее:

– Приезжай.

Всего одно слово. Безобидное. К нему даже не придерешься! О, боги…

– Куда? – коротко спросил Михайловский.

Она сказала адрес.

Он сел в машину. И поехал к ней, чувствуя себя человеком, который добровольно согласился заложить душу дьяволу.

…Ева открыла ему дверь – в коротких рваных джинсах, растянутой, выцветшей голубой майке, руки по локоть в чем-то испачканы.

– Привет. Заходи! Дверь только сам закрой, ладно?

Она ушла, судя по звукам – в ванную. Наверное, отмывала свои руки…

Вернулась через несколько минут. На ногах у Евы были сандалии с одной перепонкой, которые полностью открывали ее щиколотки и ступни. Маленькие круглые пальцы, серебристый лак… Наверное, в этом есть особый шик – выглядеть кое-как, при этом с безупречным педикюром.

Михайловский сначала даже обрадовался тому, что застал Еву неглиже, – вроде как есть шанс не потерять совсем голову, но потом понял, что и такой Ева хороша. Под майкой у нее ничего не было…

– Идем на кухню. Я работаю, как видишь, – буркнула она. – В комнате страшный кавардак.

– Ты работаешь? – удивился он, разглядывая ее шею сзади (волосы у Евы были сколоты на затылке пластмассовой девчоночьей заколкой).

– Ну да… А ты думал! – холодно бросила она через плечо. – Я девушка одинокая, спонсоров у меня нет… Да и не люблю я этих спонсоров! – с неожиданным злорадством зачем-то добавила она.

Откуда у него ее телефон, Ева даже не спросила.

В большой кухне помимо известных Михайловскому предметов, которые и должны присутствовать на кухне, был еще один странный агрегат.

– А это что?

– Печка, – буркнула она. Какая печка, для чего – уточнять не стала. В углу лежала куча битого фарфора, словно до того хозяйка квартиры расколотила целый сервиз. – Кофе будешь?

– Буду.

Она налила в чашки кофе, села напротив.

– Так чего ты пришел ко мне, Михайловский? О своих творческих планах хочешь рассказать?..

– Хочу предложение тебе сделать, – сказал он, чувствуя себя последним дураком.

– Правда? – улыбнулась она. – Тогда пиши расписку.

– Зачем?

– Ну а как же… Вдруг передумаешь? Я тогда на тебя в суд подам, – серьезно сказала она.

Ни слова не говоря, Михайловский выдрал из лежавшей на полке школьной тетради лист, достал из кармана шариковую ручку и принялся старательно выводить: «Я, Михайловский Даниил Петрович, обязуюсь жениться на Поляковой Еве…»

– Как твое отчество?

– Борисовна.

«…Борисовне, а если я этого не сделаю, то буду последним гадом…»

– Ты ненормальный! – недовольно воскликнула она и вырвала из-под его локтя лист. – Ну нельзя же все так буквально воспринимать!

Михайловский хотел вспылить, уйти, хлопнув дверью, но почему-то не смог. Он смотрел на Еву, и внутри у него все переворачивалось. Желание ее убить и желание любить ее – вот что он испытывал в данный момент.

– Обойдемся без расписок, – продолжила Ева, разодрав тетрадный лист в клочья. – Я тебя сразу предупреждаю – деньги мне твои не нужны, но если ты будешь жадничать и скупиться по мелочам, я тебя сразу брошу. Вообще я терпеть не могу жадин, зануд и алкоголиков. Мужчин с подобными недостатками для меня не существует!

– Теперь мои требования, – медленно произнес Михайловский. – Вернее, у меня одно только требование – чтобы ты была верна мне. И все. Больше мне ничего не надо.

– Хорошо… – не задумываясь, легко, даже как-то слишком легко согласилась она. – Я буду тебе верна. Без проблем.

Он притянул ее к себе (если быть точнее – сграбастал) и поцеловал. Когда он целовал ее, то обнаружил, что хотел этого с того самого мгновения, когда они сидели в Лапутинках в его машине – нос к носу. И во всем этом была только одна прелесть – прелесть падения в бездну. Пока летишь – еще жив, а что будет потом – лучше не думать…