Лариса Райт - И все-таки это судьба (сборник) Страница 16

Дина смотрела в окно. Хорошие теперь площадки делают. Не то что в ее детстве: ржавая горка и скрипучие качели. Им, тогдашним малышам, правда, хватало. Веселились ничуть не хуже нынешней ребятни. Но все равно здорово, что сейчас и горки разные (и закрытые, и с поворотами, и высокие, и для самых маленьких), и качели не такие опасные и тяжелые. И песок в песочницах есть, и скамейки для мамочек стоят. А на этой площадке еще и веревочные лабиринты сделали. Дети там копошатся, как насекомые в паутине. Ботинки застревают, пальцы краснеют, а визгу сколько, а хохоту. И слетается на эту площадку весь микрорайон. Народу! И гудит площадка, и жужжит, и мелькает. Только и слышно:

– Костя, стой!

– Лиза, надень шапку!

– Не толкайся, Витек!

– Держи Серого.

– Дурак!

– Сама дура!

Но это если открыть окно. А его Дина открывает только в перерывах или в мае, когда уж совсем невмоготу сидеть в духоте малюсенького кабинета: три стула, пианино и небольшой шкафчик, заваленный нотами. Сейчас перерыва нет. И на дворе осень. В кабинете, хоть и маленьком, холодно, Дина даже вынесла один стул в коридор, а на его место поставила радиатор, который приволокла из дома. Именно приволокла. Так-то ничего, он на колесиках, но в троллейбус поднять нужно было и спустить потом, а тут на четвертый этаж без лифта пришлось тащить. Потом спина болела три дня, бабушка даже предлагала витамин Б проколоть.

– Был бы мужчина, не пришлось бы на своем горбу тяжести таскать, – вздыхала мама.

– Лучше водились бы деньги. На такси бы довезла радиатор и за подъем заплатила, – пробовала отшутиться Дина.

Но бабуля отвечала серьезно:

– Лучше было бы и то и другое. – Ну разве с этим поспоришь? Нет, и не надо.

Ни того ни другого не было. Одно только призвание служить музыке и детям. А педагогам музыкальных школ платят гроши. Голый энтузиазм без какого-либо материального интереса. А мужчины… Были у Дины мужчины. Еще какие! Моцарт, Шопен, Бах. Вот это мужчины! Глыба, мощь, сила, талант. Куда остальным с ними тягаться. Да, в музыкальной школе работало двое мужчин. Один – старенький директор. Интеллигентный человек, образованный, милейший. Думал больше о том, где достать краску для стен и новые стулья в малюсенький концертный зал. В общем, не гений. Гениям не положено о материальном заботиться, они о духовном думать должны. Второй был молодой и искусственный. Все время улыбался. Ну как такое возможно? Либо ты постоянно счастливый идиот, либо дутая фальшивка. На идиота он не тянул. Во всяком случае, ученики и родители ничего такого не замечали, были педагогом довольны. Оставалось второе: неискренность и пыль в глаза.

– Диночка, вы сегодня замечательно выглядите. – Ну да, в юбке, которую постоянно носит, в линялой блузочке, с ученическим хвостиком на макушке.

– Какой чудесный запах! Новые духи? – Ага. Съеденная в перерыве карамелька.

– Ой, если бы я был свободен, ни за что от вас бы не отступился. – Так и поверила. Зачем ему Дина? Живет на женины средства, не иначе. Откуда в противном случае дубленка, костюмы, туфли итальянские? И курить постоянно бегает, а сигареты тоже денег стоят. Не нужна ему Дина, сто лет не нужна. А комплименты так, тренировка, чтобы не потерять форму. А ну как придется искать другой способ выживания, точнее, средство. Куда лучше бежать по проторенной дорожке, чем протаптывать новую. Только побежит он, конечно, не к Дине, а к богатому кошельку. В общем, никакой гениальности – сплошная мелочность.

Ясно, что на работе ловить нечего. Другое дело – в консерватории или зале Чайковского. Там Дина часто бывала. Лучше на масле сэкономит, но купит абонемент. Только смотрела не по сторонам, а на сцену. Заслушивалась гениальными творениями своих любимцев и наслаждалась игрой музыкантов. С такими виртуозами, наверное, что-то могло получиться. Вот с тем симпатичным шатеном. Первая скрипка. Глаза мечтательные, руки красивые, осанка идеальная. Голос, наверное, под стать тем звукам, что издает его инструмент, – божественный. Или, например, с ударником. Какая мощь в человеке. А темперамент, а скорость, а точность и яркость. Вот где талант, вот где естественность. Или с дирижером, умеющим управлять всем оркестром, чувствовать каждую струну кончиком тоненькой палочки. Гениально!

Гениально, но очень далеко. Это только воображение Дины умеет рисовать такие картины, а натура ее их воплощать в реальность не умеет. Ее финансов хватает лишь на галерку. Это она может заметить своих кумиров, а они ее нет. Без шансов. Потому что она не из тех, кто делает первый шаг. Она не караулит у служебного входа и не просит автографа, и уж тем более не вкладывает в кулак бумажку с номером телефона. Все это кажется ей низким и пошлым. А музыка с пошлостью несовместима.

Конечно, пошлятины сейчас везде хватает. Только и слышны по радио всякие «уси-пуси» и «хочу от тебя». Разве это музыка? Обычный ширпотреб. А Дина натура утонченная. Ее интересуют изыски. Но как-то вяло, тайно, сторонне от чужого взгляда. Дина смотрит в себя, а не вокруг. Да и какой смысл озираться по сторонам? На концертах симфонической музыки либо женские пары, либо супружеские. Одинокие музыкальные гении не встречаются. Или не встречаются Дине. Наверное, она просто не очень хочет их встретить. Ей достаточно своего мира. В нем Дине хорошо, в нем она счастлива с первой скрипкой, или с ударником, а может, даже с дирижером.

И в стенах своего кабинета она тоже счастлива. Там она хозяйка. Там никакой скромности и сдержанности. Там эмоции, чувства, характер и знания. Там Дина не наивный мечтатель, а строгий педагог. Она – сплошная внимательность. Как ученик сидит, как держит пальцы, как извлекает звук. А выдержаны ли паузы, а един ли темп, а соблюдены ли лиги? И только в редчайших случаях она может позволить себе отвлечься и слушать отстраненно или не слушать вообще. Это бывает, когда ученик приближается к отметке «редчайший талант». Когда Дина знает: он и сам заметит осечку. Она уже не нужна как педагог, только как благодарный слушатель.

А еще это случается, когда ученик ничего не стоит. Играет механически, без всяких эмоций. И темп хороший, и руки поставлены правильно, и ошибок практически нет, но нет и души. А в музыке нужно слышать, как работает сердце. Голова никого не волнует. Молчит ученическая душа, молчит и Динина. Отвлекается от чувств, уступает место раздумьям. Как теперь. Голова поворачивается к окну и думает не о прекрасном, а о житейском. О площадке вот, например. Будто больше подумать не о чем. У Дины все равно нет детей, которых можно было бы сюда привести.