Жозефина Харт - Крах Страница 16

За весь следующий семестр я не написала ему ни разу. На последней неделе он сам прислал открытку, в которой было два слова: «Спасибо тебе».

Тем летом мы, казалось, были счастливы по-старому. Моя мать напрасно пыталась устраивать тинэйджерские вечеринки. У нас иногда гостили дети друзей. Но я и Астон были по-настоящему счастливы только друг с другом. Мы походили скорее на маленьких детей, чем на юных акселератов. Он совершенно покорил меня своими знаниями о богах и героях Древней Греции. Я же развлекала его мастерской игрой на фортепиано.

Когда в сентябре начался новый учебный год, я стала писать ему вновь.

Он отозвался немедленно.

«Нет ничего на свете чудовищней Любви. Мне необходимо твое молчание. Иначе я не выдержу. Астон».

И снова я не писала. Как-то разговаривая с матерью по телефону, спросила об Астоне, на что она успокаивающе ответила, что все идет своим чередом. Что это всего лишь юность. И что она хорошо помнит свой собственный переходный возраст.

К следующему Рождеству мое тело почти обрело законченность форм, с тех пор практически неизменную. Я чувствовала себя совсем иной в сравнении с прошлым летом, налившейся, крепкой. Мое развитие завершилось гораздо быстрей, Астон отставал. Он был выше, но его лицо, более тонкое и худое, все еще производило детское впечатление.

Первое, что он сумел произнести, было: «О, Анна, Анна, как ты переменилась!» В его глазах стояли слезы. Он направился ко мне, медленно и неуклюже, словно на ногах у него были пудовые колодки.

Я испытывала болезненное недоумение рядом с ним, не понимая, что это могло значить.

Первая неделя, казалось, прошла в скрытом напряжении, нервном смехе и замирающих разговорах, что было совсем на нас не похоже.

Моя мать настаивала на рождественской вечеринке «для молодых людей». Астон яростно протестовал.

— Это избитый обычай, вечеринка с танцами. Невозможно насильно наладить дружбу. Оставьте нам это право.

Но она решила твердо.

— Вы двое становитесь настоящими отщепенцами. Это не прибавляет здоровья. Вам нужны друзья. Это самое счастливое время жизни. Анна отказывается от всех приглашений. Нелепо! Что касается тебя, Астон, ты чересчур неприветлив со всеми, так не многого добьешься. Да, а мое время здесь остановилось. Я всегда справляла здесь рождественские праздники. Вот так-то.

Приглашения были разосланы всем детям, достигшим возраста конфирмации, которых она встречала в своей церкви. Их было не слишком много, но и не мало.

Астон был невыносим. Он наотрез отказался одеться, как подобает в таких случаях. Общаясь с гостями, снисходил лишь до формальной вежливости.

Помню, что на мне было прелестное розовое платье. И я оказалась вполне способна наслаждаться танцами, лестью, взглядами и нескромными касаниями наиболее дерзких ребят.

Астон предпочел покинуть вечеринку. Он внезапно исчез, потом так же неожиданно появился с отсутствующим, призрачным взглядом.

Когда вечер закончился, он пришел ко мне в комнату. Его лицо было мокрым от слез.

— Я знаю, скоро это изменится навсегда. Я знаю все. Ты меняешься, Анна. У нас было последнее лето. Я не думаю, что люблю этот мир превыше всего.

Он пришел ко мне, и так, целомудренно, мы лежали рядом.

Но юные мальчики в таком раннем возрасте не могут долго выдерживать прикосновений женского тела. Неожиданно произошла эрекция. Через секунду, не успели мы приласкать друг друга, его семя было на моем животе. Он был подавлен. Слезы хлынули мне на грудь. А я чувствовала себя так, словно получила некое странное благословение. Семя и слезы. С тех пор они всегда были для меня символами ночи.

На следующий день мы держались поодаль. Нам казалось, так будет лучше. Тем временем у меня было назначено свидание. Один из вчерашних мальчиков пригласил меня на обед с танцами.

Тщеславие и растущая уверенность в себе заставили меня одеться со всею тщательностью. Я выбрала белое платье с глубоким вырезом. Открывая мне дверь, Астон слабо усмехнулся с презрением и гневом.

Вернувшись, я задержалась в машине этого мальчика поблизости от дома. Вдруг он меня быстро поцеловал. Затем последовала довольно неуклюжая попытка потрогать мою грудь. Я не была этим слишком огорчена. Скорее почувствовала некоторое удовольствие.

Повернувшись, чтобы выйти, я увидела Астона. Он пристально глядел на нас вниз из окна. Я никогда не забуду выражения его лица, и до сих пор, после всех прожитых лет, я не нахожу слов, чтобы описать его. Возможно, это было то выражение человеческих эмоций, которое доступно только художнику.

Астон проследовал за мной в спальню.

— В следующий раз он пойдет дальше. Пока однажды ночью не трахнет тебя. Это выражение идеально подходит к тому, что с тобой случится.

— О, дорогой Астон, пожалуйста, прошу тебя, не надо. — Я заплакала. Эти слова казались такими чудовищными, «трахнет тебя». Произнося их, Астон казался почти безобразным.

Он покинул комнату. Я заперла ее на ключ. Я не понимала, зачем. Но сделала это вполне обдуманно. Через некоторое, очень короткое время я услышала шорох пальцев о дверь. Он зашептал что-то, но слова заглушали рыдания:

— Анна, Анна, я виноват. Виноват, Анна. Ты закрылась от меня. Я не могу этого вынести. О, так будет хуже. Я знаю. Это произойдет. Должно произойти. Я обречен. Для меня нет надежды.

Я так и не открыла дверь. Лежала, пытаясь успокоиться, обдумать то, что случилось. Наконец почувствовала, что засыпаю.

Меня разбудили чудовищные звуки. Это не был крик. Словно безнадежный вопль отчаяния был задушен и вновь вырвался на волю. Это был крик животного ужаса. Я выскочила из постели и побежала к двери. Моя спальня находилась как раз напротив спальни Астона, и, как сквозь сон, я увидела отца, пытавшегося оттащить мать от его ванной комнаты. С каким невероятным трудом давался моему отцу, держащему свою ношу, каждый дюйм к входной двери.

— Анна, не входи туда! Не двигайся дальше.

Но я рванулась мимо него к ванной. Астон лежал в воде. Его вены и шея были разрезаны, и окровавленная вода забрызгала мои ноги. Он выглядел какой-то куклой, бледным существом, погибшим не мгновение назад, а словно никогда не жившим. Я подтянула к краю ванны маленькую скамейку и села, баюкая его голову. Тем временем отец вернулся с врачом.

Застыв, он глядел на нас, и его губы шептали:

— Нет. Невозможно, чтобы это было правдой. Никак невозможно. Возможно.

Врач оторвал мои руки от головы Астона.

— А теперь, Анна, пойдем со мной. Идем вниз, будь умницей. Побудь со своей мамой. Моя жена скоро придет к ней, и капитан Дарси, и ассистент твоего отца. Я дам тебе успокоительное, и тебе станет лучше.