Кэтрин Куксон - Друг по четвергам Страница 16

– Что вы порекомендуете? – улыбнулась Ханна.

– Мне нравится тушеная баранина: очень-очень вкусное, но чрезмерно сытное блюдо; после него не помешает длительный отдых. Знаете что? Сосиски и пюре очень хороши; это не просто пюре и сосиски, там и ломтики бекона, и грибочки, и колечки лука, и другие вкусности.

– Мне сосиски и пюре, пожалуйста.

– Хороший выбор. Я буду то же самое. – Дэвид жестом подозвал официанта и, когда тот подошел к столику, сделал заказ: – Дик, две порции сосисок, пожалуйста.

– Да, сэр. Конечно, сэр. Две порции сосисок.

– Вы часто здесь обедаете? – спросила Ханна.

– Нет, совсем не часто. У меня есть свой собственный очень хороший повар… Питер. Он моя палочка-выручалочка на все случаи жизни, мой… друг.

Ханна угадала, что Дэвид чуть не произнес «мой слуга», и пришла в недоумение. Времена лакеев давно отошли в прошлое. Мистер Крейвентон сказал, что собирается задать ей много вопросов… ну что ж, ей тоже хочется разузнать о нем побольше…

За очень вкусными сосисками с пюре последовали мороженое и кофе. К тому времени сотрапезники беседовали вполне свободно, будто знали друг друга уже много лет. Ханне настолько нравилось это непринужденное общение, что она не рискнула задавать вопросы, которые, по ее мнению, могли положить конец их зародившейся дружбе. Когда спустя три четверти часа пришла пора уходить, Дэвид слегка поспорил с официантом, который, очевидно, имел особые инструкции касательно счета.

– Если мы будем сюда заглядывать часто, мне придется открыть у Микки счет, – поджал губы Крейвентон. – Иначе мне неловко. А теперь, – он глубоко вздохнул, – куда бы вы хотели пойти? В театр, прогуляться пешком или прокатиться по реке?

– О, было бы чудесно прокатиться по реке. Я частенько обращала внимание на людей в лодках, но сама ни разу пробовала.

Таким образом, выбор был сделан. Они сели в лодку у Тауэрского моста, и по пути следования Дэвид показывал Ханне интересные места, о существовании которых она и не подозревала.

По окончании плавания они отправились прогуляться в парке и, заметив издалека свободную скамейку, быстро заняли ее; пока они усаживались, Дэвид усмехнулся:

– Хотите, поспорим, что в течение пятнадцати минут подойдет какой-нибудь бродяга и сядет на другой конец скамейки? Достанет свою газету, начнет раскладывать, будто собираясь устроиться поудобнее, чтобы вздремнуть; потом решит пожать мне руку, и тут-то, если получится, я найду на его ладони некую точку, нажму ее, и тогда мы с облегчением пронаблюдаем, как он пересядет на другую скамейку в поисках более податливой жертвы.

Ханна покосилась на спутника и спросила:

– И откуда вы это знаете? Много практиковались?

Дэвид наклонился к ней и мягко сказал:

– Нет, мадам, никакой личной практики, я даже не пробовал так делать, зато неоднократно видел такие случаи. Я часто гуляю в парках, это единственный вид спорта, каковым я занимаюсь. Шагаю и глубоко дышу, позволяя выветриться книжным миазмам, которых нахватался за день.

Ханна улыбнулась, и Дэвид, не отводя от нее взгляда, отметил:

– Ваше лицо разительно меняется, стоит вам улыбнуться; глаза сразу становятся удивительно яркими. Когда вы улыбаетесь, то выглядите счастливой. А на самом деле вы счастливы? Я… Я имею в виду, когда не улыбаетесь?

Ханна отвернулась и уставилась на лужайку с выжженной солнцем травой, где друг за дружкой носились ребятишки, сопровождая догонялки пронзительным визгом, затем сказала:

– Никогда не понимала, что подразумевают люди, утверждающие, будто счастливы.

– Что ж, – принялся пояснять Дэвид, – как раз сейчас вы наблюдаете счастье в чистом его проявлении: эти непоседы скачут ради веселья, радуются от того, что их догоняют и сами они догоняют, и ни на миг не задумываются, что было раньше и что произойдет после. В данный момент они зримо олицетворяют собой памятную фразу из Чайльд-Гарольда: «Дайте радости волю».

– Но нельзя судить о счастье по детям, они же еще не успели узнать жизнь, – возразила Ханна.

Собеседники сидели вполоборота, вопросительно глядя друг другу в глаза. Ханна, уловив его замешательство, спросила:

– Вы женаты?

Плечи Дэвида слегка ссутулились, прежде чем он ответил:

– Да. Да, я женат. Женат уже четырнадцать лет, из них десять мы живем раздельно. Вам полегчало?

Ханна кивнула, потом произнесла вслух:

– Да, мне полегчало.

– А если бы я сказал, что у меня есть жена и семья, ну, и что тогда?

– Тогда я бы встала и ушла.

– Правда? Даже не выслушав объяснений, которые я мог бы попытаться привести касательно этого обстоятельства?

– Да, именно так.

– Тогда почему же, если вы настолько серьезно относитесь к женатым мужчинам, обремененным обязательствами, почему вы пришли?

– Сама не знаю. Нет. Знаю. Я подумала… ну, вы были один в четверг вечером и сегодня тоже один, так что похоже, будто вы не женаты. Или свободны по четвергам и выходным, как и я… Но я-то замужем… О, Господи.

Ханна отвернулась и сильнее сжала ладони, спрятанные между колен. Она слегка вздрогнула, Дэвид, заметив это, обвил рукой ее плечи и ласково сказал:

– Ах, дорогая, не расстраивайтесь, пожалуйста. Я никоим образом не связан со своей женой. Мы живем раздельно, и не припомню, чтобы хоть раз виделся с нею за последние десять лет или возымел такое желание. Это вас мучают сомнения. По вашим собственным словам, у вас есть муж, и вы чувствуете себя виноватой перед ним за прошлый четверг и за сегодняшний день, так?

В горле Ханны встал комок: она не могла ответить и еще ниже опустила голову. Дэвид продолжил:

– Если хотите услышать мое мнение, муж, который выходной за выходным позволяет себе оставлять в одиночестве такую женщину, как вы, не заслуживает преданности с вашей стороны. Полагаю, будь он нормальным мужчиной, то сам пошел бы с вами на концерт, хоть на один прекрасный вечер послав ко всем чертям бридж с приятелями. Они ведь играют каждый четверг?

Не глядя на собеседника, Ханна сказала:

– Я… Мне жаль… Я испортила то, что обещало быть… что ж, все равно скажу это, – она вздернула голову, – обещало быть прекрасным днем. Все шло к тому, что этот день станет именно таким.

– Ну, этот день по-прежнему прекрасен. – Дэвид коснулся ладони Ханны и погладил ее. – И завтрашний день тоже может стать замечательным.

– Я не знаю.

– Зато знаю я.

– Я… Обычно по воскресеньям я обедаю у своей сестры. О, и кстати, – тут улыбка Ханны стала шире, – расскажу вам кое-что занятное. Мой зять, который так же, как и ваш Микки, происходит из кокни, держит лавку на рынке и – представляете? – накоротке знает вашего приятеля. Мы обычно покупали у Эдди фрукты. Так Джейни и познакомилась с ним, и можете такое вообразить? – Ханна продолжала улыбаться. – Однажды она влетела в столовую – мне тогда было шестнадцать, но кажется, все случилось только вчера – Джейни влетела в столовую и воскликнула: «Слушайте! Я собираюсь выйти замуж за Эдди Харпера. И жить я с сегодняшнего дня буду у него, в его квартире над овощным магазином – Эдди вовсе не уличный торговец, у него свой магазин». А потом, повернувшись к нашему отцу, заявила: «Если ты потащишь меня обратно… Мне двадцать, но если ты попробуешь притащить меня обратно, я, может, и вернусь, но беременной. Как следует подумай над этим». А потом наша мама рухнула на пол в самом натуральном викторианском обмороке.