Невыносимый брат (СИ) - Анина Татьяна Страница 16

— Корсаров, сука! Ты что, падла творишь? Ты же знаешь, что это моя девчонка.

— В курсе, — Мирон стягивает толстовку и кидает мне. — Знаю, что влюбился в Гелика без оглядки, что страдал и готов был волочиться до скончания дней. А теперь тебе ничто не светит.

Кирилл не нападает. Он смотрит на меня страшной жуткой рожей. А потом что-то его воспаленный мозг выдаёт. Он же моральный насильник.

— Договорились. Ты мою трахаешь, я тогда к Любе Часовой поехал, предложу по старой дружбе, если откажет…

Он не договорил.

Мирон ударил его. Вообще Корсаров резкий и жуткий. Никак с его природной красотой такой напор агрессии не склеивался. Он вырубил одного парня мигом. Тот упал без сознания. Второй получив удар, загнулся и долго не мог встать. У меня появляется желание его добить, но не двигаюсь. С олимпийским спокойствием смотрю на драку. Не принимаю ни одну из сторон, но с кровожадным удовольствием наблюдая, как в прошлом два друга, дерутся. Кириллу не устоять против такого напора.

Какое-то тугое сопротивление, молчаливое. Они соперничают, меряются силами. Мирон садится сверху, душит Кирилла, тот его руками от себя оттягивает. Потом пытается кулаком ударить. Но сам пьяный в стельку, не попадает, зато попадает Мирон. Бьёт по лицу, моментально разбивая нос. Бьёт не так, чтобы потерял сознание, а что бы рожа зазнавшегося меркантильного ублюдка пострадала. Лицо у Кирилла в крови, заплывает почти сразу. Он не сопротивляется, опускает руки и тяжело дышит, хватая ртом воздух.

Мирон подтягивает его за ворот грязной толстовки и кричит прямо в лицо:

— Ты был моим братом, Кирилл! Я за тебя всегда вступался! Я тебя всегда поддерживал! Ты во что превратился?! Ты всё просрал, придурок! Ничего не осталось, ни друга, ни девушки!

Кирилл окровавленными вздувшимися губами смеётся. И вдруг начинает рыдать.

— Паскуда, — плюёт ему в лицо Мирон Корсаров и тяжело поднимается на ноги.

Мерзость поступка Кирилла не поддаётся объяснению. Ладно бы он всю жизнь был богатым папенькиным сынком, но вот так прожить всю жизнь и поступить с лучшим другом! Скотство. Омерзительное падение, настолько гнусное, что я подхожу к нему ближе, встаю у его головы. Он замирает, пытается сквозь заплывшие глаза меня рассмотреть.

— Какой же ты подлый, — фыркаю я и собрав во рту слюну плюю ему на разбитое в хлам лицо.

Отхожу вполне удовлетворённая.

— Тебя подвести? — спрашиваю у Мирона громко, чтобы Кирилл слышал.

— Да, подвези, Ангелина, будь добра, — вежливо, так же громко отвечает Корсаров и подмигивает мне.

Он почему-то сильно не страдает. Совсем не страдает, что друг его предал. И мне казалось, что Мирон заочно простил своего заблудшего дружка. И мне легко… Может потому что я тоже ожидала хоть каких-то изменений в этом человеке. Хотя это уже не имело значения. У него есть квартира, я в любом случае с ним не стану общаться.

4. Падение и взлёт

Кирилл

— Швы накладывать не будем, помажем чудодейственной мазью, всё скоро пройдёт, — улыбается старик доктор. У него смешные усы концами загнуты вверх, и глазки крысиные. — Где так расписали?

— Вечеринка первая, — хрипло отвечаю я.

Смеётся Тамара, умиляется. Ей весело, блядь. Мальчик отдохнул, ничего страшного. Доктор её поддерживает. Поднимается с дивана… Светлого дивана, на котором я, как кусок дерьма сижу, не в состоянии спину прямо держать.

— Как вспомню, Томочка, наше время.

Тамара видно вспомнила и ещё больше залилась смехом. Отец появляется. Заканчивает разговор по телефону. Подходит ко мне, рассматривая разбитые губы, мятую синюю физиономию.

— К ответу призвать надо, — говорит он, приподнимая очки, щурится на мою рассечённую бровь.

— Не надо, — вздыхаю я. — Нормальный процесс.

— Ваня, вспомни себя в его возрасте, — усмехается врач. — Когда жизнь бьёт ключом, всех к ответственности не призовёшь.

— Да, было дело, — широко улыбается батя и подмигивает мне. — Я тебе денег кинул, машину в ремонт отгони. Там только крыло погнуто, можно сказать, отделался малой кровью.

Они уходят.

Вот и всё моё наказание, за все проступки.

Теперь я вижу наглядно, что золотые дети родителям не нужны. Нам все прощается, любая херня воспринимается, как игра детства в жопе. А то, что я любовь своей жизни потерял и унизил друга, им дела нет. То, что я превращаюсь в морального урода, волнует только меня.

Анна Васильевна в тёмном платье и белоснежном фартуке. Она ведь из другого мира? Она же нормальная ещё?

— Тёть Ань, а Геля где? — хриплю, когда она убирает с маленького столика вату и чудодейственную мазь.

— Ангелина улетела на юг в спортивный лагерь до начала учёбы, — отвечает она.

Она улетела. Потому что ангел и у неё есть крылья.

Я уныло тащу своё тело в сторону лестницы. Но звонит на весь дом колокол. Кто-то пришёл.

Почему-то я уверен в этот момент, что Мирон… Это надежда. Не стесняясь своей битой рожи, иду открывать, хотя стоило спрятаться.

Открываю дверь. На пороге стоят пацаны, с которыми вчера догонял Гелю и Мирона. Вынужден их пустить в прихожую. С этими двумя просачивается Рита.

Не здороваемся. Напряжённо. Тихо встаём в прихожей. Обстановка в моём доме намного круче, чем у всех их. Мой отец один из богатейших людей района. Нет, за коттеджами есть ещё дворцы, «Край непуганых миллионеров», но в этом месте, Мошниковы одни из богатых. Поэтому на лицах пацанов выражение сочувствия. А Рита чуть не плачет. Не заплачет, потому что блядь. Пришла без нижнего белья в коротком светлом платье. Утешать притащилась. Такая шлюха… Для меня как раз, короля шлюх.

— В общем, — начинает долговязый пацан со съехавшим на бок опухшим носом. Мирон предложил знатно. — Надо этого мудака выловить и решить вопрос по-своему. Не хочу батю подключать. Но если придётся, то уроду не жить.

Рита ластится ко мне, обнимает. Я руками её не трогаю.

Мне так горько, так страшно…

Я стою на распутье, коня потерял, голову тоже, но жизнь даёт последний шанс. Сейчас можно идти дальше по дороге, которую я выбрал.

Вот они — моя свита, стоят и ждут приказа. На вечеринке я их всех поработил. В местной тусне я — зажигающий звёзды, самый крутой пацан, хотя есть и старше меня. Но я умею говорить, я умею тусоваться и влезать в чужие умы. И теперь я их король и негласный лидер. Они жаждут, что я стану таким, как они.

Я, по определению, должен быть с ними дальше. И представляю, как будет развиваться события.

Сейчас я с ними иду похмеляться, мы отгоняем мою машину, потом заваливаемся на очередную тусовку и строим план мести Мирону. Мы собираем свою стаю и загрызаем Корсарова всей толпой. И празднуем это. Первой девкой в моей постели будет Рита, за ней косяком потянутся десятки других. В университет через месяц я приду прожжённый до глубины души…

Но есть другой вариант. Он неприятен моей гордыни. Он меня раздражает и хочется рыдать.

Лёгкий путь, сладкий, манящий, зовущий к себе, привлекающий роскошью и невероятными удовольствиями. Тяжёлый путь, где я один со своими косяками, без друга, без Ангела! Где нет масок и приходится мириться с тем, что многим я не нравлюсь. Но я хочу всем нравиться!

Да, я невротик. Мне ещё в посёлке об этом сказал один взрослый мужик, который как раз занимался моим внешним видом, рассказывал, какие шмотки покупать и как себя вести. Он первый сказал, что у меня жажда внимания. Понятно откуда это, из моего проклятого детства, где только Мирон и его бабка, и то не всегда. Так что я условно здоровый человек, но пока не болен окончательно.

Видимо в этот момент я как раз стою на черте между здоровым пацаном и полным….

Я жажду внимания и сильно завишу от него. Боюсь этого внимания лишиться. И порой меня не интересует, каким образом я привлёк к себе всеобщие взгляды, совершил подвиг, стал щедрым, или унизил друга перед толпой и танцевал полуголый на стойке в кухне.