Дарья Волкова - Большие люди Страница 16

- Люсенька, запомни одну вещь. Чем тяжелее случай, тем он благодарнее. Самые благодарные пациенты - это инвалиды и парализованные. И дело не них. А в тебе.

- Это как? - удивляется она.

- Чем сложнее случай, тем большему ты сможешь научиться. Чем тяжелее твой пациент, тем значительнее то, что ты сможешь узнать, как специалист. Тем внушительнее будет твой багаж профессиональных навыков.

- А... а я думала, вы говорите о той благодарности, которую испытывают тяжелые пациенты...

- Ну, - вздыхает Валентин Алексеевич, - и это тоже. В общем, не бойся тяжелых случаев, Люся. Это полезно. В том числе, и тебе, как специалисту. И потом - кто-то же должен это делать.

- Ох, Люда, Люда... - в голосе матери звучит сожаление. - Вот не в добрый час я тебя с Валькой познакомила. Вбил тебе в голову всякую чушь.

- Мам... ну что ты... ты же знаешь, что все, что я умею, все, что представляю из себя сейчас - это все благодаря Валентину Алексеевичу. Кем бы я была сейчас, если бы не он?

- Кем, кем... - ворчит мать. - Мужика тебе надо, Люся. Хорошего мужика.

Тут Людмила не выдерживает и смеется. Садится на кровати.

- На Новый Год подаришь, мам?

Мать смеется в ответ, обнимает дочь.

- Эх, Люсенька ... Правда твоя. Знала бы я, где их брать - был бы у тебя отец. А оно видишь как...

- Да и ладно, мам, - утыкается лицом в мамино плечо, как в детстве. - Что нам, плохо, что ли? У меня есть ты и бабуля. Мне никто больше не нужен.

__________________

Усталость давит, душит, валит с ног. И боль в спине такая, что дышать трудно. Прилег прямо в гостиной, на диване, потому что до кровати идти - ой, это страшно далеко. И отключился под бормотание телевизора. Разбудил его Гришка.

- Ты чего это здесь? - брат сидит рядом на диване.

- Да так... устал...

- Гошка, - старший качает головой. - Перестань себя загонять. Не дело это.

- Я должен... должен исправить то, что испортил, - тихо, но твердо.

- Да что теперь, - Григорий вздыхает, - убиться, что ли? Да и не факт, что получится... все вернуть назад.

- Я должен. Должен исправить! Ты понимаешь?!

- Понимаю. Только не все от нас зависит, Гош. Но спасибо... что стараешься. И вообще... - Григорий вдруг протягивает руку и легко треплет его по волосам. Таким скупым, кратким движением. Совсем как в детстве. И так же, как в детстве, от этого жеста старшего брата, жеста, который был для Гришки максимально возможным по степени откровенности выражением симпатии, одобрения - от этого жеста что-то горячо скручивает внутри. - Главное, что ты жив, Гошка. А остальное... прорвемся.

Георгий отворачивает лицо к спинке дивана. Заплакать хочется просто смертельно. Как в детстве. Но оттуда же, из детства, выплывают Гришкины слова: "Ну, Жоржета, не реви. Ты же мужик. Мужики не плачут". Ему отчаянно плохо, тошно и стыдно. Но глаза его сухи. Настоящие мужики не плачут. Так научил его старший брат.

Глава 4. Большие воспоминания.

Пожилая женщина старается говорить вполголоса, но Люся прекрасно слышит. Лучше бы не слышала.

- Танечка, ну вот только маешься ты с ним... Говорили мы тебе с отцом - сдай ты его в детдом. Все равно он ни черта не понимает, дурачок же. Ему все равно, есть ты, нет тебя...

- Мама, перестань! - женщина, по виду - Люсина ровесница, споро одевает годовалого малыша после массажа. Людмила даже не знает, какой там основной диагноз. У ребенка целый неврологический "букет" и куча осложнений. Но это же не оправдание...

- Странный совет из уст матери, - не может сдержаться Люда.

- А что тут странного? - полная дама поворачивается к массажисту. - Ну, он же правда ничего не понимает. Таня только время с ним теряет! Отдать в детдом и все. Ему там лучше будет, - со странной уверенностью. - А Танюше это все зачем? Она умница, у нее два высших образования, хорошая работа. Только время переводить. А Танечка потом другого родит ребенка... здорового.

- Мама, ты нашла время это обсуждать, - голос матери мальчика резок. - Извините нас, - это уже Людмиле. - До свидания. Мама, пойдем.

Они уходят, старшая из женщин продолжает что-то говорить младшей, держащей на руках своего больного, не оправдавшего чьих-то надежд и чаяний ребенка. Люся гадает: надолго ли хватит сил матери выдерживать это давление. И от всего сердца желает ей, чтобы сил хватило. Пройти этот путь до конца, каким бы он ни был.

__________________

Монька так рванул ей навстречу, что Люда поняла - с собакой не гуляли. Даже можно не спрашивать. Так, ошейник, поводок.

- Людмила, ты долго не гуляй. Пусть по-быстрому дела сделает и домой. Устала же наверняка.

Люся молча закрывает дверь. Даже сил обижаться нет. Да и умом понимает, что это ее собака, она ее домой притащила, вот и изволь, Людмила Михайловна, выгуливать своего пса. Нет, мама и даже бабушка тоже гуляли с Моней, не только одна Люся. Просто этот поганец признавал за хозяйку только Людмилу, только ее слушался беспрекословно. А на прогулке с Антониной Вячеславовной или Фаиной Семеновной мог позволить себе рвануть за кошкой, голубем, а то и вовсе - за другой собакой. Опять же, помойки - это святое. И ничего ни мама, ни бабушка с ним сделать не могли. Два года назад Монька вывернул бабуле кисть на прогулке, после чего Фаина Семеновна полгода пса именовала не иначе как Иродом. И гуляла с ним только по крайней необходимости, когда уж совсем некому, а собаке невмочь. А прошлой зимой Пантелеймон Иродович уронил Люсину маму на прогулке, да еще и протащил ее пару метров, благо снег и мягко. Но матери этот эпизод желания выгуливать энергичного ротвейлера не добавил.

По-быстрому у них с Монти не получается. Люся понимает, что такой собаке нужно много движения, и пятью минутами не отделаешься. Только сил в ногах нет совсем. И, недолго думая, Людмила мягко оседает в сугроб. Не так уж холодно на улице, а она добротно, по погоде одета. Монька подбегает, тыкается ей в лицо мокрым носом и, убедившись, что все с хозяйкой в порядке, уносится дальше проверять, что произошло нового на его территории.

Думать ни о чем не хочется. Даже о том, как она сама странно выглядит, восседая поздним вечерним часом в сугробе на пустыре. Наблюдать эту сюрреалистичную картину желающих все равно нет. Зато почему-то вдруг вспоминаются два брата-негея. Если честно, она полагала, что благополучно забыла о них. Ну, проревелась и забыла. Столько всего проходит через нее, что правило "С глаз долой - из сердца вон" срабатывает почти всегда. Почти. Но не абсолютно. Потому что вот вспомнила она их отчего-то же сейчас? Обиды уже нет, ее за язык никто не тянул. Промолчала бы - и ничего бы не было. А теперь что же - лишь воспоминания о двух братьях, очередные клиенты, которые в силу ее собственного проявленного интереса, вышедшего за профессиональные рамки, теперь уже не перейдут в категорию "постоянные". Да и что за печаль, уж чего-чего, а клиентов у нее в избытке. А вот грустно отчего-то. Немного, но все же.