Что, если? - Юлия Резник Страница 16

Пока ждут Михалыча, Глухов просматривает записи камер. Если судить по ним, пока Имана ни в чем ему не соврала. Волкособ взобрался в приоткрытое окно общей комнаты и, безошибочно унюхав хозяйку, запрыгнул к ней в койку. Ну а дальше все было так, как было… Имана затолкала сопротивляющегося щенка в вольер, осмотрелась и рванула через двор к боковой калитке. Все гладко, ага. Одно непонятно, откуда она узнала, куда надо идти? В машину девчонка загрузилась первой. После чего затаилась там.

Отложив пистолет, как она тогда, в его кабинете, Глухов ведет бровью.

– Вы все равно не поверите, если расскажу… – пожимает плечами Имана, в очередной раз безошибочно угадав его мысли. Это Германа напрягает. Стиснув зубы, он подходит к ней. А Имана вдруг склоняет голову на сложенные на столе руки и едва слышно шепчет: – Что-то мне хреново.

– Кончай ломать комедию. Это не сработает.

– Да какие уж тут комедии…

А ведь и правда ее голос звучит как-то глухо. Герман настороженно касается плеча пленницы:

– Эй!

А она горячая, как гребаная печка. Нет, при желании и такое, наверное, можно симулировать, но… Она же была на виду. Он с нее глаз не сводил. Так какого же черта?!

– Что тут, мать его так происходит? – влетает в комнату Михалыч и резко останавливается, комично приоткрыв рот.

– В скорую звони, – командует Глухов.

– Ты че, ее… – задыхается.

– Коль, ты, блядь, спятил?! Звони, говорю, херово ей.

Глава 9

– Как ангина? – недоумевает Глухов, глядя на уставшую фельдшерицу.

– Вот так, – пожимает плечами та, не отрываясь от своих бумажек. – Клиническая картина однозначная. Следуйте назначениям, и через пару дней состояние пациентки улучшится.

Герман косится на Иману, лицо которой на фоне белоснежной наволочки кажется серым, и с сомнением закусывает щеку:

– Вы уверены, что ей не нужно в больницу?

– Зачем?

– Легкие просветить, например! У нее температура под сорок, сами же мерили.

– Высокая температура при ангине – норма. Легкие у пациентки чистые. Я послушала. Вот это, – тычет пальцем в бумажку – купите и сразу же начните принимать. Ну и про полоскания не забывайте. Это важно. Сложно будет только первые три-четыре дня.

Герман переглядывается с начбезом и от души чертыхается. В таком состоянии пытать Иману не только негуманно, но и бессмысленно. А между тем время катастрофически быстро уходит, играя на руку его потенциальным врагам.

Пока он размышляет, что делать, фельдшерица собирает свой чемодан и откланивается.

– И что теперь? – растерянно интересуется Михалыч, потирая широкой ладонью плешь.

– Ума не приложу, – бурчит Глухов.

– Оставишь ее здесь?

– А у тебя какие предложения? Может, выгоним ее в таком состоянии за ворота?

– Да я ж не к этому, Герман Анастасыч!

– А к чему? – рычит Глухов, которого все сильнее напрягает сложившаяся ситуация. Ну, никак он не может отделаться от ощущения надвигающейся катастрофы. Но понятия не имеет, откуда она нагрянет.

– К тому, что мы вообще не знаем, что у этой девки на уме! А она с тобой под одной крышей.

– И? Девчонка еле на ногах держится. Кстати, вот… Пошли кого-нибудь в аптеку.

Глухов протягивает начбезу рецепт, а как только тот уходит, подходит к кровати. Имана спит. Глазные яблоки под веками быстро-быстро бегают. Бледные губы чуть приоткрыты. Лицо страдальчески сморщено. Будто боль в горле не отпускает ее даже во сне.

– Деда, дед…

– Тщ-щ-щ! Молчи. Не напрягай горло.

Да только кто бы его послушался! Девчонка в беспамятстве мечется. И то бормочет что-то, то жалобно всхлипывает, беспокойно дергая руками. Она сейчас выглядит совсем маленькой и беззащитной. И, наверное, от этого в Глухове включается мощный защитнический инстинкт.

Герман ловит руки Иманы и осторожно, чтобы она себя не поранила, прижимает их к туловищу. Девчонка дергается, будто в попытке встать. Рубашка, в которую он ее переодел перед приездом врача, расходится, демонстрируя простой трикотажный топ, под которым отчетливо просматриваются розовые сморщившиеся от озноба соски.

– Деда… Я упаду… Упаду!

– Тихо. Все хорошо, – шепчет Герман, застегивая пуговички. Имана хватает его за худи и тянет на себя. – Все хорошо, не бойся, – повторяет Глухов растерянно.

– Все равно страшно.

Она не отпускает его. Приходится лечь рядом. Свои действия Глухов оправдывает тем, что в бреду девчонка может заговорить, а он тут как тут. Не придется даже прибегать к более жестоким методам. Этого Герман хочет избежать всеми силами. Но с другой стороны, если придется, он ни перед чем не остановится. Потому что на кону сейчас запредельно высокие ставки.

– Гер… – окликает Михалыч.

– Иду, – тихонько встает, выходит из комнаты.

– Ребят в аптеку послал. А теперь, Христа ради, расскажи, что тут у вас случилось.

Герман кивает на соседнюю с гостевой комнату, где как раз располагается его кабинет. Михалыч тяжело опускается в кресло, Глухов идет к бару, чтобы налить себе коньяка. И пока начбез прокручивает записи камер видеонаблюдения для полноты картинки, подробно рассказывает ему свою версию произошедшего.

– Как будто и впрямь совпадение, – резюмирует Михалыч.

– Как будто, – соглашается Глухов. – Но что-то с ней не то, Коль.

– Я уже и в школу полиции, где она училась, ездил. И с ее одногруппниками говорил…

– И что узнал?

– Да ничего нового. Только положительные характеристики.

– Это ни о чем не говорит, – фыркает Герман, остервенело растирая лицо.

– В том-то и дело. Дальше тоже копал. Мать у нее была непутевой, растила тетка.

– И дед, – вспоминает Герман девчоночье бормотанье.

– И дед, да. Здешний, но местные не особенно его помнят. Он в дремучей глуши жил. Ни с кем особенно не общался…

Михалыч еще хочет что-то добавить, но его прерывает громкий вой.

– Жизни нам не даст эта зверюга, попомни мои слова, – досадует Михалыч, крепко выругавшись.

Глухов равнодушно кивает. А сам думает о том, как бы ему по своим