Ты и небо - Алина Егорова Страница 16

В этот раз Огарев летел с командиром, имеющим допуск полетов справа. У Дмитрия тоже был такой допуск, и, распорядись служба планирования иначе, он мог бы сейчас сидеть в правой «чашке». Командиру управлять самолетом, сидя справа, неудобно, приходится лишний раз напрягаться, чтобы машинально не сделать неверное движение. Хотя, казалось бы, наоборот, должно быть легче – сайдстик расположен по правую руку. Но привычка сильнее даже врожденных инстинктов правши.

В Норильске для пилотов есть еще одна неприятная особенность – горб на ВПП[8]. Он располагается таким образом, что если сажать самолет после него, то велик риск выкатиться, а это в лучшем случае инцидент со всеми вытекающими нахлобучками. Следуя проверенной мудрости: «Не оставляй тормоза на конец полосы» – пилоты сажают самолеты аккурат на горб или, как он обозначен на схемах, – уклон. На этих же схемах есть пометка о том, что уклон превышает нормативы. Это значит, что во избежание перегрузки при посадке нужно подтягивать так, чтобы самолет немного поднялся вверх. Для опытного пилота никакой сложности тут нет, новичкам же, как правило, посадку с уклоном не доверяют.

Наметанным глазом Дмитрий издалека разглядел ВПП. Он совершал свой любимый визуальный заход. Получая особое удовольствие, Огарев отключил автопилот и уже управлял вручную. Над полосой свистел боковой ветер так, что самолет немного помотало. Еще мгновение – и шасси коснулись бетона в месте с наибольшим количеством черных отметин – следов, оставленных другими бортами.

«Мягонько», – удовлетворенно оценил про себя посадку Огарев. Подпрыгивая на стыках плит, хорошо ощущаемых в кабине, самолет покатился по полосе. Реверс сработал четко, гася скорость до минимальной, чтобы дальше спокойно следовать к месту стоянки.

Погода благоволила, и в Норильске они задержались недолго, едва успели купить рыбу, продаваемую оборотистыми предпринимателями прямо перед служебным входом. Дима был весьма равнодушен к пиву, но здешний муксун уважал. Он предпочитал его есть с вареной рассыпчатой картошкой, сдобренной сливочным маслом и посыпанной зеленым луком. Нес добычу на борт и представлял свой завтрашний обед.

Обратно летел уже Вячеслав, который по-прежнему сидел справа. С горбатой полосы взлетать легче, чем садиться на нее (выполнять взлет вообще легче, чем посадку), поскольку отрыв происходит до уклона. Бывает, самолет дотягивает до бугра и взлетает словно с трамплина. Не критично, но лучше так не рисковать.

Норильск остался за спиной, слева повисла огромная абрикосовая луна в темных пятнах кратеров, напоминающих подпалины выгоревшего сердца Дмитрия. Со временем, когда ее образ сотрется из памяти, в этом брошенном сердце появится место для новой любви. Пока еще слишком свежа была душевная рана, и слишком часто Огарев думал о ней.

Они познакомились в мае, когда в городе уже установилась теплая погода, почти жара. В чересчур большой для нее футболке с надписью «Виват Санкт-Петербург» Агата сидела на поребрике на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля, вытянув обутые в ролики ноги. Девушка сошла с дистанции, споткнувшись о трамвайные рельсы. На ее маленькой, в веснушках руке зияла свежая ссадина, на свободных, цвета хаки брюках эпатажно расположились кляксы грязи, свидетельствуя о соприкосновении с асфальтом. Агата убрала с лица выкрашенную в оранжевый цвет прядь волос, неосторожно задев лоб, на котором тут же отпечаталась серая полоса.

– Главное – участие! – подбодрил Дима и протянул ей влажную салфетку с логотипом авиакомпании.

Девушка взяла, благодарно кивнув, развернула салфетку и аккуратно вытерла пыльные ладошки. Огареву захотелось очистить от грязи ее хорошенький выпуклый лоб, но, рассудив, что такая бесцеремонность неуместна, сдержал свой порыв.

Флагманская группа роллеров давно умчалась по своему маршруту дальше, к Эрмитажу, торопясь отхватить главный приз; отстающие, сопровождаемые организаторами пробега, и те уже оказались впереди. На Литейном снова открыли движение, и надо было вставать, чтобы не угодить в ДТП.

Дмитрий подал ей руку, помогая подняться.

– Идти можете?

– Нет. Только ехать! – сказала она, смеясь.

Между ними были спонтанные прогулки, песни под гитару, танцы на крыше ее девятиэтажки, когда город спал, мерцая огнями. Теплым вечером, переходящим в рассвет, они пили на причале вино из икеевских стеклянных бокалов. Как бездомные коты шатались по чужим дворам-колодцам, заглядывая в незапертые на магнитный замок парадные. Агату восхищала смесь былой роскоши с разрухой старинных домов, когда искусная лепнина и витражи соседствовали с облупленными во всех местах мозаичными стенами и продавленными, не знавшими ремонта резными ступенями из мрамора с кое-где еще сохранившимися на них латунными дужками для ковровых дорожек. Агата читала стихи Пастернака, глядя в сиротские глаза ночного фонаря. Они сидели в ее дворе на той самой скамейке рядом с кустом персидской сирени. Читала она так серьезно и чувственно, что казалось, будто они перенеслись в суровые тридцатые годы прошлого века.

«Зачем все это было?» – исступленно задавал Огарев свой немой вопрос, гоняя по кольцевой очередной бессонной ночью. Словно во взлетном режиме, он несся на запредельной скорости, рискуя оказаться по другую сторону реки Стикс. Зачем полушепот мягких губ? И эти завитки ее волос, накрученные на его пальцы? Зачем касание ресниц его щеки? Зачем столь искренний и откровенный взгляд полузакрытых глаз?

Дмитрий много раз прокручивал в голове их с Агатой последний разговор в сочувственно полупустом кафе на улице Восстания, куда он ее позвал. Повод был дурацким, Дима уже и не помнил, что тогда ей наплел по телефону. Хотел ее увидеть, побыть рядом с ней, вернуться в то время, когда они были вместе, и, конечно же, хотел, чтобы их размолвка оказалась досадным недоразумением. Чтобы Агата сморщила свой очаровательный носик и выдала что-то вроде: «Ты задержался на работе, и я подумала…» И тогда он обнял бы ее, такую близкую и родную, вдохнул бы запах ее лесных волос, осторожно провел бы своими грубыми пальцами по ее веснушкам на щеке, и они снова стали бы парой. Теперь уже навсегда.

Обычно не страдавшая пунктуальностью, Агата явилась на встречу ровно в назначенное время, и в этом Диме почудился недобрый знак. Выглядела она буднично, даже небрежно, вошла, не посмотрев на себя в зеркальную колонну, как будто бы ей было все равно. От ее равнодушия пошатнулись надежды.

– Мы с тобой – персонажи разных сказок, – произнесла Агата, допивая какао, в которое вбухала четыре пакетика сахара. Она первая заговорила о том, о чем все это время молчал Огарев, заполняя эфир разговорами на отвлеченные темы. – Ты принадлежишь особой касте. Белая кость, элита.

– Да какая там элита! – возразил Дмитрий. Ему казались ее слова насмешкой. Где он, а где элита?

– У тебя своя насыщенная жизнь: разные города и страны, на