Наталья Нестерова - Девушка с приветом Страница 17

Я присела к нему, ласково взъерошила челку.

— Ах ты чемпион! Зачем надрываешься? Характер свой показываешь? Ничего, потерпи, скоро все будет как прежде.

— Рэй, — Серж присел рядом, — пригласи Кэти зайти к нам на обед. От моих приглашений она отказывается.

Рэй открыл глаза, поднялся на передние лапы и положил голову на мои колени.

Большие карие глаза без белков смотрели просительно и в то же время требовательно: нечего ломаться, когда тебя человеческим языком просят.

— Еще месяц назад, — сказала я, — ты сам едва не съел меня на обед.

Рэй разинул пасть, высунул алый язык, лизнул мою коленку, быстро убрал язык, моргнул и снова уставился на меня.

— Подлиза и подхалим. — Я умиленно рассмеялась. — Как говорит моя тетушка, если ты со мной не согласна, давай пойдем на компромисс, то есть поступи, как я прошу. Не обед, но чашка чаю. Годится? — Я повернула голову к Сержу.

— Конечно! — почему-то торопливо обрадовался он.

Пес поднялся на ноги и поковылял к дому.

— Мы расположимся на кухне или в комнате? — спросил меня Серж, когда мы вошли в квартиру.

— На кухне. Русским людям привычнее обитать на кухне.

— Не только русским, — возразил он, — у всех народов есть привычка подбираться ближе к очагу. Что вам приготовить выпить?

— Только чай.

Я спросила разрешения и отправилась в ванную — блеск сантехнического дизайна — помыть руки. Когда я вернулась на кухню, Серж заявил мне:

— Хочу приготовить одно из мексиканских блюд — торту.

— Торт? — испугалась я. Он сейчас три часа будет заниматься кондитерством.

— Нет, именно торту, я не ошибся в слове. Впрочем, за то, что это национальное блюдо мексиканцев, я не ручаюсь. Ее готовят во многих странах. Но лучше всех, по-моему, именно они.

Серж достал две французские булочки, разрезал их вдоль и вытащил хлебную мякоть. Корки немного расплющил ладонью и положил на горячую сковородку с маслом.

Он не давал им подгореть и все время переворачивал. На другой сковородке жарилась ветчина с луком. Потом он смазал каждую половинку майонезом, выложил на них ветчину, сверху положил пластинки сыра, посыпал резаными листьями салата. Ловко разрезал авокадо и столовой ложкой достал мякоть, разделяя ее на сегменты.

— Вы едите острое? Я предпочитаю положить еще перец чили.

Остренькое я тоже любила.

Серж закрыл бутерброды и дал им еще немного подогреться.

Торта действительно оказалась очень вкусной штукой. Только есть ее неудобно — в рот не входила вся толщина бутерброда, приходилось обкусывать по частям. Сок с майонезом тек по пальцам и по подбородку.

— Кэти, я никогда не видел, чтобы торту запивали чаем. Давайте я вам сделаю коктейль «Куба либре»?

— Вы постоянно учите меня хорошим манерам, — ответила я, «культурно» слизывая сок с тыльной стороны ладони. — Что вы мне предложили? Кубу?

— Во время сухого закона в США американцы приезжали за развлечениями на Кубу. Коктейль с ромом и кока-колой стали называть «Куба либре», то есть свободная Куба.

Серж говорил и доставал высокие стаканы.

Он заполнил их на треть льдом, выдавил по половинке лимона, плеснул ром, остаток заполнил кока-колой.

— Вкусно, — сказала я, попробовав. — Вы не буйны во хмелю?

— Простите?

— В старину, характеризуя мужчину, спрашивали: «Буен ли во хмелю?». — то есть, выпив, не лезет ли в драку.

Я не стала уточнять, что на самом деле этот вопрос задавали сватам, которые приходили в дом невесты и расхваливали жениха. Упоминание сватовства было бы двусмысленным.

— Нет, я не буйн.., не буйнов, — запутался Серж, — словом, после одного коктейля, как, впрочем, и после десяти, мои реакции мало меняются.

Я ухмыльнулась и пожала плечами. Хвастун. У всех меняются, а у него — нет.

— Кэти, какую радиостанцию вы предпочитаете? — Серж включил приемник и крутил колесико настройки.

— «Радио ретро». Там у дикторов сладкие до приторности и оптимистичные до восторженности голоса, а песни все старые, проверенные, рекламы мало.

Я помогла отыскать на шкале радиостанцию. Как раз передавали концерт по заявкам «Желаю вам» — народ пишет пространные хвалебные письма о своих близких, поздравляет их по случаю дней рождения, свадеб и прочих семейных дат. Отгремела песня «Что тебе подарить?» в исполнении Караченцова, и диктор взялась за следующее послание:

«Как приятно читать письма, за каждой строкой которых чувствуется искренняя любовь, большое чувство уважения, верность и искренность отношений. Именно такое письмо мы получили от Ольги Яковлевны Чудиновой. Вот что пишет она о своем муже Анатолии Евгеньевиче: „Это удивительно чуткий и преданный человек, прекрасный отец и верный друг. Я благодарна своему мужу за прекрасные слова, которые он не устает говорить мне, за его честность и верность нашей любви. Он много времени проводит со своей больной мамой. Ездит на другой конец города и дежурит ночами у ее постели…“

У меня задрожали руки. Кубики льда стали ударяться о стенки стакана и звенеть.

«Верный» Анатолий Евгеньевич Чудинов — это мой многолетний любовник Толик. У него сегодня день рождения, который он отмечает в кругу семьи. А завтра придет ко мне, получит в подарок футболочку, я ее купила взамен той, что отдала Сержу. «Больная мама» — это, очевидно, и есть я. Не рядом, а в моей постели он проводит бессонные ночи.

Жена Толика посредством слащавого голоса дикторши расписывала его достоинства — как по щекам меня хлестала.

— Кэти, что с вами? — Серж забрал у меня стакан и поставил на стол.

«Передайте для моего дорогого мужа, — продолжала читать письмо диктор, — песню в исполнении его любимой певицы Аллы Пугачевой».

— Аллы Пугачевой, — кивнула я машинально. Толику действительно нравится эта певица.

— Кто такая Алла Пугачева? — спросил Серж.

— Жить в нашем обществе и не знать, кто такая Алла Пугачева? — успела я поразиться на последних секундах перед взрывом рыданий.

Я стала плакать сразу навзрыд, без разбега мелких всхлипываний. Какая пошлость! Мы пять лет обманываем его жену!

Она живой, нормальный человек, с руками, ногами и чувствами. Я же представляла ее каким-то неизбежным существом — вроде начальства, семью Толика — чем-то обязательным, вроде работы. Она его любит, а он врет. Дети его любят, а он врет. А я?

— Я самая настоящая дрянь! — вырвалось у меня.

Слова потонули в плече Сержа. Он уже пересел ко мне, обнял и тихо гладил меня по голове.

— Вы замечательный человек.

Серж не призывал меня успокоиться, только крепко держал, чуть покачивал, как качают детей, тянул тихо «ч-ч-ч-ч», отвечая на мои выкрики.