Татьяна Дубровина - Все или ничего Страница 17

— С твоими. То есть, — спохватился Петя, — с вашими, дядя. Ко мне они никакого отношения не имеют. Я вам неродной.

— И они, — будто не слыша его, продолжал Львов-старший, — открыли тебе глаза, так? Выложили напрямик всю правду-матку. О твоем усыновлении.

— А что, скажете, соврали? А покажите-ка мое свидетельство о рождении! Почему я своих документов никогда не видел?

— Пожалуйста. Собственно, я и не прятал его.

Петя не сразу раскрыл зеленую книжечку. Страшновато было. Владимир заметил, что его плохо вымытые руки с обгрызенными ногтями мелко дрожат.

Наконец мальчик начал читать:

— Львов… Петр… Владимирович? Дата рождения… Родители… так… Вот! Отец: Львов Владимир Павлович. — Он даже задохнулся. — Соврали?! Папка!

Львов с грустью и нежностью смотрел на этого пацана, столь непохожего на него.

От Натальи Петя унаследовал много. Но еще, наверное, не так уж мало и от своего настоящего, так сказать, биологического отца. Сколько бы сил и любви ни вкладывал Владимир в его воспитание, характер у Петьки ничуть не исправлялся. Наверное, такой уж набор генов передал ему тот подлец, недостойный звания мужчины, который бросил тяжело больную жену с младенцем на руках и больше никогда не объявлялся.

Мальчик взрослеет и, наверное, имеет право узнать, как обстоят дела. Хватит ли у него силенок достойно пережить это известие? Но ведь доброхоты все равно проболтались. Кто их, мерзавцев, за язык тянул?

— Пап, так они соврали! Вот сволочи!

— Сволочи — это точно, — кивнул Владимир. — Но они не соврали, Петя.

Петя завертел головой, как будто уворачиваясь от налетевшего на него роя пчел. Казалось, он не в силах переварить такой поток противоречивой информации.

— Значит, это ты… вы врали мне всегда! А как же… свидетельство?

— Его, Петя, при усыновлении переписывают в загсе заново.

— И вы мне не отец! Отправьте меня в детский дом тогда.

— Скажи… разве я такой уж плохой человек?

— Да нет. Хороший, чего там. Но…

— И какие же у тебя «но»?

— А на фиг я вам сдался! Я… во мне… чего вы хорошего нашли? Вон директриса при всех объявила, что Львов — отпетый.

— Ага! Все-таки Львов? Не Иванов, Петров, Сидоров? И не Собакевич?

— Ну… не знаю.

— Кстати, девичья фамилия твоей мамы Катенина. Через три года, при получении паспорта, можешь поменять. Если так уж категорически не хочешь быть моим сыном.

— Я разве говорил, что не хочу? Катенина… Петр Катенин… — Он как бы примерял к себе это новое созвучие. — А почему я никогда не знал?

— Но мама сменила фамилию, когда мы поженились. Хотела, чтобы все было так… как было. И я так хотел. И я был рад, что у меня появился сын.

— А сейчас?

— И сейчас рад.

— Но я вас извожу!

— Да уж, с тобой не соскучишься. А без тебя… соскучишься.

Петька кинул на приемного отца косой взгляд: не врет ли? Владимир не врал.

Пауза затягивалась, и тогда Львов-старший перевел разговор на другое:

— Мушкет-то зачем спер? Он же не в кондиции.

— Сам не знаю… Я ведь решил насовсем из дома уйти. Загнать хотел… старинная вещь… или просто сломать. Даже попробовал, но он крепкий!

— Естественно. Тогда мастера не халтурили, Их бы сразу из гильдии выкинули.

— Мушкет, — задумчиво произнес Петя. — А я думал, это просто ружье.

— Ха! Ружье! Да из такого сам д’Артаньян палил. Неудобно, правда: после каждого выстрела перезаряжать нужно. Поэтому мушкетеры все больше шпагами…

Мушкетеры, шпаги, фехтование… Ирина! Львова будто током ударило.

Он давно должен быть в больнице!

Владимир занервничал, и Петька уловил это. Гены генами, но, видно, за десять лет даже между неродными по крови людьми устанавливается какая-то тонкая связь, потому что сын задал вопрос — и почти попал в точку. Почти!

— Пап, а ты не женишься на этой…

Владимир вздрогнул: не вслух ли он только что произнес дорогое имя?

— На какой «этой»?

— На Зинаиде?

Такого раскатистого смеха, какой раздался вслед за этим, скверы на Самотеке никогда еще не слышали!

Может быть, именно этот хохот сотряс толстые многолетние деревья так, что почки вдруг полопались и на головы обоих Львовых посыпались липкие тополиные кожурки.

Петька присоединился к отцу — сначала робко, потом все громче и звонче:

— Ой, папка! Ой, не могу!

— А-ха-ха, на Зинаиде! Ну ты и брякнул, сын!

— Клаудиа… хи-хи-хи… Шиффер!

— Красавица! Неотразимая!

— Моя… хи-хи… мачеха!

— Моя… ха-ха… дражайшая супруга!

Тяжесть свалилась у обоих с плеч. И дышалось им так легко!

Какой же он ароматный, прогретый весенний воздух старых московских скверов!

— Руки вверх!

Приехавшие кузен с кузиной в ужасе шарахнулись к персидскому ковру и застыли с поднятыми руками.

В дверях стоял Петька с мушкетом наперевес и целился в них. За его спиной невозмутимо и одобрительно улыбался Владимир.

Вот громко щелкнул взводимый курок…

— Уб… уберите! Гл… глупые шутки! — засипели незадачливые родственники. Они же не знали, что в этом начищенном стволе нет пуль, и вообще, запал у мушкетов фитильный.

Зинаида, которая только что дружески ворковала с гостями, моментально оценила обстановку и приняла сторону хозяина: встала с ним плечом к плечу.

— Вон отсюда! — скомандовал Петя.

Но они только присели в испуге и не двинулись с места: черная дырочка ружейного дула гипнотизировала их.

Тогда зарокотал бас Владимира:

— Слышали, что сказал хозяин, Петр Владимирович Львов?

По стеночке, по периметру гостиной, родичи начали бочком двигаться к выходу.

Кузену помог Львов-старший: сгреб его за шиворот и выкинул на лестничную клетку.

— Даму тронуть — не в моих правилах, — прокомментировал он. — Зина, вы не поможете?

Экономка просияла: наверное, расценила это как свое зачисление в члены семьи.

— Кар-рамба! — издала она неизвестно где слышанный пиратский клич и, подскочив к кузине, стала выталкивать ее чувствительными пинками по мягкому месту. А коленки у Зинаиды Леонидовны были отнюдь не такими эфемерными, как у хилой, сидящей на диете Клаудии Шиффер!

— А наши вещи, а наши вещи! — закудахтала выгоняемая.

— Ждите на улице, — громыхнул Владимир. — Только не под самым балконом.

Он с треском отодрал липкую ленту, которой на зиму была заклеена балконная дверь, чтоб не дуло, вышел на свежий воздух и, с чувством размахнувшись, швырнул вниз два увесистых чемодана: видно, родня рассчитывала гостевать в этой квартире долго, одеждой запаслись с лихвой.