Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик Страница 17

Через день Зина с Сашенькой уехали. Больше мы с ней не виделись, но иногда она мне звонила. Когда Зининому сыну было примерно шестнадцать лет, она позвонила мне, явно чем-то не на шутку взволнованная. После первых же приветственных слов Зина вдруг огорошила меня новостью, что буквально на днях она выходит замуж. Как-то сразу чувствовалось, что она явно находится в смятении. На заданный мною прямой вопрос она призналась, что ее очень и очень беспокоит Саша, он весьма враждебно воспринял новость и никакие объяснения и уговоры на него не действуют.

— Жень, я ведь первый раз влюбилась, до этого даже и не догадывалась, что это за штука такая, любовь. Думала, что просто выдумали про любовь в книжках, а на самом деле ее и нету, только сказка красивая. А это такое счастье, такая радость, Женя, без которого, оказывается, нет и смысла жить. Я встретила мягкого, доброго человека, он очень любит меня, а я его. И все-таки из-за Саши я бы отказалась от своего счастья, но не могу, слава богу, не могу. Ты только не падай, представляешь — я беременна! Так хочу девочку! Я всем бы пожертвовала ради сына, но только не жизнью будущего ребенка. Я твердо знаю, что жизни ребенка ничто в мире не стоит. Саше придется это понять, он уже достаточно взрослый. Но сердце у меня рвется пополам! И еще рожать боюсь, мне ведь уже тридцать шесть.

Последний раз она позвонила мне, когда ее девочке было уже полгода. Я спросила у нее, как Саша. Она со вздохом ответила, что все так же злится, ни с кем не разговаривает. На сестренку даже не взглянул ни разу! И она со страхом все больше обнаруживает в нем черты характера его отца. На этой грустной ноте мы с ней и распрощались. Больше она мне не звонила, и вот по прошествии более десяти лет вдруг конверт. Может быть, она собирается приехать?

Практически все Зинино письмо касалось старшего сына, Саши. Судя по всему, она очень гордилась им, несмотря на то что он так и не простил замужества. Зина писала, что Саша совсем не признает своего отчима и совершенно равнодушен, если не сказать хуже, к сестренке и братишке. Когда Саше исполнилось восемнадцать лет, он ушел жить к какой-то женщине вдвое старше его, видимо, просто старался побыстрее уйти из дома. Учился в институте, на дневном отделении, жил на деньги этой женщины, но отказывался брать что-либо у матери. Когда закончил институт и начал работать, то женщину, столь существенно помогавшую ему, он безжалостно бросил. Та пробовала вернуть его, скандалила, приходила даже к Зине, но та ей, естественно, ничем помочь не могла. Саша сделал очень недурную деловую карьеру, купил себе однокомнатную квартиру, живет вроде бы один. И вот теперь по делам, связанным с работой, он должен приехать на несколько месяцев в Москву. Зина просила пустить его пожить у меня первое время, хотя бы пару недель, а там он что-нибудь себе подыщет. Я на этом месте письма хмыкнула, сообразив, что когда Саше надо, то он не стесняется обращаться к матери, которую ни в грош не ставит. Еще Зина просила в письме, чтобы я проявила к ее отпрыску максимум терпения, судя по всему, характером Саша и вправду пошел в своего папочку. Жить я его, конечно, пущу, пусть поживет немного, а вот что касается терпения, то дудки. Пускай особенно не обольщается, хамства я терпеть не буду. Зине он сын, и она до сих пор чувствует себя перед ним виноватой, поэтому прощает ему все. Мне он — седьмая вода на киселе, и я ни в чем перед ним не провинилась. Но будем надеяться, что все обойдется без эксцессов, все-таки мы оба взрослые люди. Сколько же лет Саше теперь? Должно быть, уже двадцать девять, действительно, совсем большой мальчик. Поселю я его, пожалуй, в Котькиной комнате, это будет удобней всего, надо там только как следует убраться. Да и вообще, в связи с этим приездом не мешает сделать генеральную уборку, глядишь, и простуда моя пройдет или я хотя бы на время о ней позабуду.

Уже неделя, как Александр живет у меня. Пришлось сразу при встрече назвать его полным именем, уж больно представительным он оказался на вид: высокий рост, широкие плечи, язык не повернулся сказать «Сашенька». Да-а, Зинуля не зря старалась, вон каким здоровым вымахал! Черты лица правильные, можно даже сказать красивые, хотя все портит замкнутое, какое-то надменное выражение. Но держится вежливо, во всяком случае пока, а там посмотрим. Впрочем, мы с ним почти и не общаемся. Как обговорили в самом начале срок и условия, на которых я согласна на его проживание, так с тех самых пор я его почти и не вижу. Уходит он совсем рано, я в это время еще не выхожу из своей спальни, приходит поздно. Здесь он почему-то никогда не ест, только спит и пользуется ванной. Если и дальше все пойдет таким же манером, то пусть хоть весь срок своего пребывания в Москве живет у меня, впрочем, поостерегусь пока говорить ему об этом, поживем — увидим. Что это? Вроде бы входная дверь хлопнула? Сколько же времени, что уже Александр пришел? Да нет, еще только шесть часов, просто он что-то сегодня рано. Надеюсь, ничего у него не случилось. А пойду-ка я, пожалуй, на кухню, поставлю чайник, заодно, может быть, и узнаю чего. Может быть, и ему предложить чаю? Он, правда, никогда здесь не пьет его, но кто знает, вдруг сейчас захочет?

— Добрый вечер, Евгения Михайловна.

— Здравствуй, Александр.

— Евгения Михайловна, у меня к вам просьба. Случилась маленькая неприятность — кончились чистые рубашки, надеюсь, что вы мне постираете. Я, конечно, заплачу, но нужно сделать это срочно.

Сначала мне показалось, что я просто ослышалась и он говорит о чем-то другом, например о чашке чаю, ведь не может же он разговаривать со мной таким высокомерным тоном, в самом деле?! Но он явно ждал ответа и нетерпеливо передергивал плечами. Ничего себе!

— Знаешь, Александр, есть простой и легкий выход. В соседнем доме есть прачечная. Там и самообслуживание, и срочная есть, качество — на уровне европейских стандартов, — ответила я, гордясь своим спокойным, невозмутимым тоном.

— О чем вы говорите, Евгения Михайловна?! У меня очень дорогие рубашки, и я не доверю их в чужие руки. Сам я, естественно, не стираю, но уверен, что вам это сделать нетрудно.

— Что ж, если ты не хочешь отдавать в прачечную, то в ванной машина, порошок тоже там, я объясню, как с ней обращаться, впрочем, там и надписи есть, ничего сложного, ты быстро все сообразишь. Но, извини, стирать будешь сам, ты достаточно взрослый, чтобы обслуживать себя, а руки у тебя точно такие же, как и у меня, только посильнее, вот и все.

— Вот уж не ожидал, что вы откажете в таком пустяковом для вас и важном для меня деле. Совершенно не понимаю вашего поведения: ведь вы же женщина!

— По-твоему, главное занятие женщины — это стирка, уборка, готовка, то есть обслуживание мужчины? В таком случае мне жаль тебя, вряд ли ты преуспеешь в современном мире с философией домостроя, но, впрочем, это твое личное дело. Я дала тебе исчерпывающие советы, дальше поступай как знаешь. А мне, извини, спорить с тобой некогда, меня работа ждет, я прервалась только на чай. Вот чашку могу тебе налить, если желаешь, чайник как раз уже вскипел.