Мария Барская - Любовь на оливковом масле Страница 17

— Так лучше, — одобрил он. — Такой вы мне больше нравитесь. Выражение мировой скорби на вашем лице меня пугает. Вы уже выбрали?

Женя вдруг обнаружила, что сидит, держа в руках раскрытое меню. Таращилась в него, не видя, что там написано. Хорошо же она, наверное, выглядит!

— Теперь понимаю, откуда страдание на лице, — не замедлил с комментарием Русаков. — Калории, наверное, считали? Или условные единицы по кремлевской диете?

— Да нет. Я просто… — Женя осеклась. — Просто размышляла, что мне сегодня хочется.

— Ах, я болван! — в сердцах бросил он. — Простите мою бестактность. Последнее время совсем одичал. Как-то из головы вон, что при женщинах упоминать о диетах — табу.

— При мне упоминайте сколько угодно, — ответила она. — Никогда об этом не думаю.

— Вам сильно повезло. Иметь такую фигуру, не сидя на диетах…

— Спасибо на добром слове, — скороговоркой перебила она.

Надо ей еще выслушивать его дежурные комплименты: сама знает, что у нее отличная фигура!

В пику ему она выбрала самое калорийное блюдо из всех, что содержались в меню — огромный, на полтарелки, стейк из какой-то совершенно особым образом выращенной австралийской парной говядины, с горой жареной картошки и горсткой овощей.

Выбор ее поверг Русакова в восхищение.

— Решительная женщина. Уважаю. И последую вашему примеру.

— Значит, кремлевской диетой тоже пренебрегаете? — съехидничала Женя.

Он засмеялся.

— Меня тут спровоцировали на эксперимент. Диета по группе крови, чуть с ума не сошел. Есть в результате вообще расхотелось. По-моему, лучше сразу умереть голодной смертью, чем каждое блюдо проверять — можно тебе его или нет.

— А результат был? — поинтересовалась Женя.

Сначала да. Потому что я сперва один творог лопал. Без ничего, понимаете? А его пустым много не съешь. Я даже с вареньем его ненавижу. Зато мне его можно много. Это я сразу запомнил. В общем, на этом творожке я за неделю пяти килограмм лишился. Может, и десять бы в результате сбросил, но меня при одной мысли о твороге мутить стало. Тогда плюнул и стал есть, как обычно. Теперь вешу ровно столько, сколько раньше. И знаете, если честно, никакой беды в этом не вижу. Форму я поддерживаю. Зимой — лыжи, летом верхом езжу.

— Собственную лошадь содержите?

— Нет. У знакомого есть конюшня. Ну так, может, поговорим о делах, пока наши стейки готовятся, а после уж спокойно предадимся трапезе?

Женя ничего не понимала. Вроде бы никаких конкретных дел у них с Русаковым пока не намечалось. Или начальство ее снова не проинформировало? Возмутительно! Вернется в офис, поставит вопрос ребром. Работать так совершенно невозможно!

Русаков, уловив недоумение у нее на лице, рассмеялся:

— Поразительно! Неужели вы про свои сапоги уже забыли?

— А-а, вы об этом, — протянула Женя. — Да, знаете, как-то свыклась с их потерей.

— Вы — может быть, но для меня это вопрос чести. Сколько они стоили?

Евгения уже почти ненавидела Русакова, хотя вроде и не с чего. Он вел себя предельно корректно и порядочно. И совсем не был виноват, что понравился ей. Ненавидеть ей следовало себя. Кто ее просил давать волю чувствам? И, взяв себя в руки, она постаралась как можно небрежнее бросить:

— Ой, давайте забудем. В конце концов, вы же не нарочно бутылку на меня уронили. С каждым могло случиться.

— Но вы ведь расстроились!

— Вполне естественно, — в столь же небрежном тоне продолжала она. — Я их тогда первый раз надела.

— И все-таки мне позвонили. Значит, хотели компенсации?

— Пока с вами не познакомилась…

— Женя осеклась, но поздно. Как говорится, слово — не воробей; вылетит — не поймаешь. Не удержалась ведь, выдала себя!

Реакция на ее слова последовала незамедлительно. Брови у Русакова резко взлетели вверх.

— Как прикажете понимать ваши последние слова?

— Да как хотите, — свирепо буркнула Женя. — Считайте, что мне неловко брать деньги у человека из дружественной организации.

— При чем здесь дружественная организация? — Он явно растерялся. — По-моему, это область наших личных отношений.

— А у нас они есть? — пошла ва-банк Евгения.

Русаков нервно забарабанил пальцами по столу.

— Ну… мне казалось… Нет, если вам этот вопрос неприятен, предлагаю снять его с повестки дня, — решительно заявил Русаков.

Ну и ловкач! Женя, начавшая вроде немного оттаивать, вновь разозлилась. Вот, значит, он чего добивался! Он предлагает, она отказывается, и в результате он вроде как делает ей одолжение, чтобы она перестала чувствовать себя неловко. И денег не дает. Вполне достойно современного мужика! А и впрямь! Чего зря деньгами сорить? И Женя объявила:

— Четыреста долларов.

— Что-о? — часто-часто заморгал глазами Русаков.

— Сапоги стоили четыреста долларов, — выдавила на лице улыбку Евгения. — А если вам удобней в рублях, то точная их цена была одиннадцать тысяч пятьсот восемьдесят девять рублей.

— Значит, все-таки хотите компенсации?

— Вы меня уговорили. Ради вас соглашаюсь. Чтобы перестали чувствовать себя виноватым.

Он криво улыбнулся, полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник и отсчитал купюры.

— Вот. Проверьте, — протянул он их Жене. — По-моему, точно.

— Рубль лишний, — сказала она и, порывшись в сумочке, протянула ему монетку.

Русаков невозмутимо опустил ее в карман.

В этот момент официант подал стейки. Ели они в полном молчании. Разговор не клеился. Аппетит у Жени пропал, и она с ужасом взирала на огромную порцию. Им такой с Темой на двоих хватило бы, при его здоровом молодом аппетите. А одной ей и половины не осилить. Да еще эта картофельная гора. Она картошку вообще почти не ест.

Она украдкой поглядела на Русакова. Он яростно и аккуратно работал челюстями. Вот нервы!

Молчание затягивалось и становилось неприличным. С трудом проглотив кусок, Женя выдавила из себя:

— А весна-то уже в разгаре. На улице почти лето.

Русаков оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на нее, словно на сумасшедшую. Затем, видимо, что-то сообразив, кивнул.

— Да. Теперь главное, чтобы в мае до тридцати градусов не дошло. «И почему его именно май так волнует?» — озадачилась Женя, однако, проглотив с великим трудом еще один кусок стейка, продолжила тему:

— В мае жара хорошо, когда на отпуск приходится. А если нет, действительно лучше, чтобы похолоднее.

— Ну если отпуск в другой стране проводится, без разницы, какая погода в Москве остается, — подошел Русаков с другой стороны к проблеме.

Русаков наколов на вилку картофелину, задумался. На лице его появилось столь глубокомысленное выражение, словно он решал проблему глобального масштаба.