Елена Колядина - Краденое счастье Страница 17

Они встали в тени кленов и пересчитали деньги, часть из которых рюкзак все норовил прикарманить.

«Вытряхивай его, Любушка, – требовала коляска. И шумела рюкзаку: – А ты не жульничай».

Денег оказалось триста семнадцать рублей!

«Не может быть, – шепотом засомневалась коляска. И испуганно огляделась. – Любушка, пересчитай еще разок. Может, тридцать рублей семнадцать копеек, ты имела в виду? Это что же, мы за полдня… Триста семнадцать?»

«Это ж Москва! – авторитетно заявила Люба. И самодовольно добавила: – На пять-шесть уроков вокала уже заработали».

«А питаться на что? – напомнила коляска. – Тебе питаться надо полноценно».

«У нас же лаваш есть, – вспомнила Люба, – и еще помидор. И рублей сто из дома».

«А теперь куда?» – задумчиво спросила коляска.

«К ларьку с хлебом на той стороне проспекта, – бодро обозначила маршрут Люба. – Что возле ступенек в подземный переход, куда Лада ушла».

Во время штурма проспекта Любе, несмотря на ее протесты, бросили на колени еще пять рублей.

«Я тебе говорила? – ликующе выкрикивала Люба коляске. – В Москве все стремятся помочь инвалидам».

«Лучший город-инвалид на земле», – согласилась коляска.

Едва Люба поравнялась с тонаром, из окошка высунулся улыбающийся продавец.

– Где долго была, красавица? Мамка тебя, наверное, обыскалась уже? Ругать будет! – покачал головой торговец. – Сучка, скажет, где шлялась?!

– Что вы. – Люба засмеялась. – Она так никогда не скажет. Она вообще таких слов при мне не говорит.

– А при мне говорила. Ну ладно, – успокоился продавец. И подмигнул: – Кусты-мусты нашла?

– Не нашла. Без толку в таком огромном городе кусты искать.

– Верно, красавица, зачем кусты? – обрадовался продавец. – Держи еще лаваш. А завтра приходи сюда, в тонар.

– Спасибо, может, и приду, – пообещала Люба.

– Иди скорее, автобус ваш уже стоит за переходом.

– Какой – наш автобус? – не поняла Люба.

– На котором всех ваших инвалидов домой спать везут. Ты что, на улице спать будешь?

Люба развернула коляску к переходу и недоуменно повела глазами.

– Действительно автобус…

На асфальтовой площадке, усеянной отходами дневной торговли, стоял небольшой автобус.

«А я что говорила? – горделиво напомнила коляска. – В Москве все для инвалида, все – во имя инвалида».

Они подъехали к откинутой вниз задней площадке. Молодой парень подозрительного вида споро закатывал внутрь коляску с женщиной-инвалидом.

– Новенькая, что ли? – посмотрел он на Любу.

– Ага, – сказала Люба. – Первый день сегодня.

– Давай скорей загружайся. Уезжаем.

Внутренность автобуса напоминала желудок акулы: костыли, коляски детские и инвалидные, безрукие «забытые всеми ветераны региональных конфликтов», мамаши-молдаванки с белокурыми младенцами – колченогими, косоглазыми, которым «срочно требуется дорогая операция», безногие «воины-афганцы» с гитарами, глухонемые девочки-подростки, мычащие девушки с ДЦП, веселый цыганенок со сросшимися пальцами на руках…

Люба оторопела.

«Какие-то инвалиды странные, – поделилась она с коляской. – Все какие-то тоскливые. И разномастные уж очень. Глухонемые девушки, например, зачем им в этом автобусе ехать? Они же не на колясках, сами могут по городу передвигаться. Тебе не кажется, непонятно как-то?»

«Может, автобус бесплатный, вот люди и пользуются?» – предположила коляска.

«Верно! – воспрянула духом Люба. – Все-таки Москва гостей радушно встречает: только приехали, и – добро пожаловать в гостиницу. А может, в общежитие. Располагайтесь, дорогие инвалиды, устраивайтесь и живите на здоровье».

Минут через двадцать автобус въехал во двор, окруженный люмпен-пятиэтажками.

– Выгружайся, – скомандовал Любе все тот же подозрительного вида парень, похожий на немытый чернослив.

Глухонемые и хромые привычно затащили колясочников на третий этаж. Девушки и женщины вошли в квартиру возле лестницы, а мужчины – в соседнюю, угловую. В квартире пахло бытовым преступлением: казалось, несколько собутыльников пьянствовали здесь не один день, и встреча эта окончилась насильственной смертью одного из них. Вонь стояла такая, что даже утка заворочалась в пакете.

Люба была огорошена не меньше утки, но решила не привередничать: все-таки это бесплатное жилье, хорошо, хоть такое неместным инвалидам предоставляют.

«А вы что хотели? – не очень уверенно спросила она коляску и утку. – Номер на двоих?»

«Ну уж такого номера я тоже не ожидала», – осторожно продвигаясь по коридору, скривилась коляска.

Собственно, и продвигаться особо было некуда: в четырех комнатках впритык стояли разномастные железные кровати, заваленные тряпьем. Квартирантки сразу разошлись по своим углам, лишь возле уборной тихо переговаривались две девочки-подростка со скрюченными руками и серыми костлявыми коленками, торчащими как жерди из забора.

Люба остановилась возле двустворчатой дверцы в стенную кладовку, напротив которой располагалась кухня. На кухне она увидела цыганку в цветастой юбке, которая стояла около стола с крышкой эмалированного бака в руках.

– Опять вермишель кончается! – громко возмутилась она, заглядывая внутрь. – Куда в вас лезет?!

Затем цыганка извлекла из клетчатой сумки несколько кирпичей черного хлеба и пачку заварки. Неожиданно она подняла глаза на Любу.

– Чего уставилась? – беззлобно спросила она. – Сильно умная, да? – произнесла она после короткого молчания.

– А при чем здесь это? – ответила Люба.

Хромоногие девочки возле уборной замерли, боясь поглядеть на Любу и цыганку. В комнатах прекратилась возня.

– Деньги давай, – приказала цыганка.

– Какие деньги? – спросила Люба. – За ночлег?

– Ты что, сучка, против мамы Русины рот открываешь?

– Не надо меня пугать, – сказала Люба. – Не знаю, кому вы здесь мама, а кому бабушка но только не мне. Говорите, сколько я должна за ночлег, я все отдам.

– Все и давай. – Цыганка схватила Любу за карман на куртке, потом вырвала рюкзак. – Сколько сегодня заработала?

– Да какое ваше дело? – Люба смотрела Русине прямо в лицо.

Цыганка бросила рюкзак Любе на колени:

– Или сейчас сама все отдашь, или я тебя в соседнюю квартиру, к мужикам отвезу, пусть они поищут, куда ты мои деньги засунула!

Коляска испуганно задрожала.

«Любушка, отдай ей деньги подобру-поздорову».

Люба опустила голову и принялась дрожащими руками развязывать рюкзак. Она судорожно шарила по нутру рюкзака, но маленькой клеенчатой косметички, куда она положила деньги, не было. Сунула руку в оба кармашка на куртке – пусто, если не считать мобильника и носового платочка.