Елена Гайворонская - Роман с небоскребом Страница 17

Мне ничего не стоило войти обратно – студенческий проездной позволял головотяпские вылазки. Но я не спешила. Вспомнилось, как мы с Зайкой и Крис вот так же доезжали до конечной и гуляли по улицам, легко, весело, непринужденно, разглядывали витрины, лопали мороженое, цепляли заинтересованные мужские взгляды. И нам казалось, что весь мир, только помани, окажется у наших длинных ножек… Я скучала по ним, моим беспечным подружкам, оставшимся в другой жизни. Мне не хватало прежней озорной легкости, происходящей от безрассудной уверенности в светлейшестве завтрашнего дня. Я пошла навстречу дежавю, подобно путнику, заскочившему проездом в уютный городок детства… Чтобы его не узнать.

Улицы, дома, тротуары остались прежними. Изменились звуки, запахи, цвета… Где-то играл шансон. Приблатненный голос с хрипотцой напевал тюремную лирику. Призывно улыбались рекламные девицы с позолоченных щитов. Снисходительно взирали из-за витринных стекол одетые по последнему писку моды манекены. Напротив входа затормозила серебристая иномарка. Из нее выпорхнула девушка в коротенькой летящей шубке и сапожках на невероятных шпильках и скрылась за дверьми бутика. Мне ужасно хотелось войти следом, потрогать прохладный струящийся шелк роскошного платья, ощутить на себе его неземную красоту… Но я стояла на месте. Слишком велика была пропасть между роскошной шубкой и моей заношенной, заляпанной по подолу месивом дождя и грязного снега дубленкой, между «вчера» и «сегодня». Я чувствовала эту разницу в презрительных взглядах юных продавщиц в стильных униформах, в издевательских блатных аккордах, льющихся из радиоэфира, в тощем кошельке и зеркальном отражении, навевавшем смутные черты с очень старой фотографии… Неужели это вечное проклятие рода Соколовых – борьба за выживание, за место под скудным северным солнцем? Я брела вдоль сияющих неоном, дразнящих товарами витрин, чавкая дырявым сапогом, голодная, усталая, продрогшая, и не понимала: какого черта я здесь делаю? Ищу вчерашний снег? Из кофейни потянуло густым горьковатым ароматом свежесваренного кофе – настоящего, с шоколадным вкусом, не тех жидких помоев из жестяной банки, которые я заливала в себя несколько раз в день, чтобы не заснуть… Я стояла, жадно втягивая в себя аромат, чтобы насладиться, насытиться, напиться на неделю вперед… Ледяная сырость закралась в правый сапог. Я опустила глаза и увидела, что подошва отклеилась от верха и разевала кривой рот, с ухмылкой прося каши. Дерьмо! Хорошо, что уже март – можно перейти на легкие ботинки.

Дашка

Дашка все-таки поступила в Строгановку на двухлетнее ремесленное отделение – нечто вроде техникума, при хорошем окончании которого можно было получить право на дальнейшее обучение в институте. Работу в магазинчике ЦДХ Дашка не бросила, осталась на полставки. Место ей нравилось. Она взахлеб рассказывала про новую компанию – местных художников, с которыми тусила в свободное время.

По мне художники – столкнулась однажды – были самыми обыкновенными ребятами, их компания мало чем отличалась от любой другой: после трудового дня не дураки выпить и закусить. Периодически между ними возникали разборки: у кого выгоднее место, денежнее клиенты… Я не сильно разбиралась в живописи, но, разглядывая однотипные зарисовки старых московских двориков, думала, что гении среди них вряд ли водились, скорее добросовестные ремесленники, четко улавливающие конъюнктуру рынка. Но Дашке они казались небожителями, она то и дело взахлеб рассказывала о создании очередного шедевра, достойного Лувра или Третьяковки, и я не спорила.

В последнее время Дашка переменилась: купила новые очки в элегантной тонкой оправе, сделала модную стрижку, купила юбку выше колен, обзавелась другом по имени Даниил и переселилась к нему. Когда Дашка рассказывала о бойфренде, ее глаза сияли. Даниилу, или Дане, было за тридцать, естественно, он был художником, несомненно, гениальным. И разведенным, поскольку первая жена, весьма приземленная особа, не ценила супруга и постоянно попрекала тем, что не зарабатывает деньги для семьи, в то время как Даня находился в творческом поиске. От первого брака у Даниила росла дочка Соня, которую он не стремился видеть, потому что девочка оказалась копией стервы мамаши.

Я спросила, как отнеслась к Дашкиному избраннику Зоя Николаевна.

Дашкино сияние слегка померкло, спряталось за набежавшим облачком.

– Мама против. Даня ей не нравится. Но я уже не ребенок, сама принимаю решения.

Я немного удивилась, потому что запомнила Дашку робкой и нерешительной маменькиной дочкой, за своими делами и заботами как-то упустила из виду, что моя маленькая подружка тоже выросла и изменилась.

– Помнишь, я рассказывала тебе, как погиб мой отец? Ну, что спас ребенка, а сам утонул? – Дашка горько усмехнулась. – Это все неправда. Никого он не спасал. Просто напился в компании, нырнул и… не вынырнул. Мама недавно рассказала. Я думала, он – герой, а все оказалось совсем не так…

Я озадаченно захлопала глазами, не зная, что сказать. Я и сама не так давно открыла собственную семейную тайну и теперь могла удивляться лишь количеству скелетов, запрятанных по шкафам простых российских женщин, рядом с жизненными перипетиями которых отдыхают все мыльные оперы разом.

– Даш, а какая разница? Герой он или нет? Он был твоим папой и любил тебя, это главное. А все остальное не имеет значения.

– Ты права, – Дашка слабо улыбнулась, – я говорю себе то же самое. Я спросила маму, почему она рассказала мне это именно теперь… И знаешь, что ответила? «Больше не хочу, чтобы ты видела идеал там, где его нет и никогда не было».

Дашка вопросительно взглянула на меня, но я только пожала плечами. Я тоже не знала ответа на многие вопросы.

Алка

Однажды папа сообщил, что довольный его работой хозяин проявил неслыханную щедрость и предложил выбрать что-нибудь из детских вещичек в подарок. Папа сказал, что плохо разбирается в потребностях внука, спросил, нельзя ли приехать дочери. Хозяин милостиво согласился. Субботним утром я впервые очутилась на месте новой папиной службы. Склад представлял собой огромный неотапливаемый ангар – промозглый каменный мешок с наспех сколоченными деревянными стеллажами, на которых были навалены тюки с тряпьем – дешевым польско-китайским, аляповатым, с кривыми строчками и торчащими нитками, чуть получше и подороже – турецким.

Днем склад не пустел ни на минуту. Потные измочаленные тетки, замызганные мужички, тщедушные пацаны бегло осматривали товар, закидывали на массивные железные телеги и везли к кассе. А потом, вяло матерясь, волокли скарб кто в метро, кто в поржавевшие «четверки», кто в затянутые брезентом «газели» и оттуда – по складам и рынкам на продажу.