Мораг Прунти - Рецепты идеального брака Страница 17

Мне нужно прочертить границу. Если я сегодня пойду с ним, то нас будут приглашать каждое воскресенье, как это было в его жизни раньше до того, как он встретил меня.

— Нам нужно заехать только на часок, — говорит он.

Своего рода эмоциональный шантаж, который Эйлин применяет по отношению к Дэну, на меня не действует. Моя мать всегда была независимой женщиной. Она занималась своим делом, а я — своим. Мои дедушка и бабушка тосковали по моим визитам в Ирландию. Я это знала, но они никогда не заставляли меня чувствовать себя обязанной и всегда радовались моим карьерным успехам, даже если это означало, что я буду реже приезжать в отпуск, чтобы навестить их. Я не привыкла, чтобы меня умоляли.

— Пожалуйста, Тресса.

Я, тем не менее, кое-что знаю о чувстве вины. И я действительно быстро учусь.

Дэн — хороший человек. Сейчас я понимаю, почему вышла за него. Он все делает правильно. Он может починить сантехнику, залатать крышу, починить проводку или плиту — он никогда не отказывается помочь. Он может всю ночь провести, размещая кухонные принадлежности так, как мне хочется. Он поверил в мою ложь о том, что я вымотана переездом, и не побеспокоил меня о постели. Я вижу, как все, что у него было, он вкладывает в этот брак, и все равно этого недостаточно. Никогда не будет достаточно, поскольку то, что мне нужно, чтобы чувствовать себя наполненной, цельной, уверенной, — этого таинственного ингредиента, который делает все нужным и правильным, — его у Дэна просто нет. Нет для меня. Как бы он ни старался.

Но из-за того, что он-то старается, я чувствую себя виноватой. Поэтому я сдаюсь.

— Хорошо, я пойду переоденусь. Но только на час, а потом домой, ладно?

Дэн сияет, как школьник, выигравший приз, и меня это нервирует.

Я провела в доме Эйлин не более пяти минут, когда осознала: то, что мне удавалось так долго избегать этого воскресного обеда, — уже вселенское потрясение. Здесь множество людей, может, человек двадцать, включая детей. Меня всегда настораживает, когда я вижу, как много у Дэна родственников; они сами, их имена и годы рождения расплываются и перемешиваются в моем сознании. Они все приветствуют меня с такой теплотой, будто я была при смерти и вот вернулась к жизни. Испытываемое ими облегчение почти осязаемо, будто они говорят: «Наконец-то жена Дэна снизошла до нас». Я понимаю, что Дэново предложение «заскочить на часок» родилось после нескольких недель тяжелого давления со стороны его семьи. Поэтому сейчас я уверена: Дэн знает, что мне не нравятся его родственники, хоть я никогда и не говорила об этом. И теперь они знают, что не нравятся мне, поскольку мы откликнулись на постоянно повторявшееся воскресное приглашение слишком поздно.

В общем, это один из настолько неловких моментов, что прямо зубы сводит.

Эйлин коротко мне что-то хрюкает, но это ни о чем не говорит. Она из поколения людей, родившихся до того, как были изобретены объятья. Из поколения строгих приверженцев матриархата, работающих для того, чтобы обеспечить детям кров и пищу, но не способных проявлять нежность после того, как ребенку исполняется пять лет. Так что неудивительно, что все ее дети ухмыляются мне, как перепуганные кролики.

Я спрашиваю:

— Я могу помочь, Эйлин?

Моя невестка, Ширли, пристально на меня смотрит и приподнимает брови, хотя я и знаю, что поддержать меня она не собирается. Ширли — дешевка, честолюбивая корова. На нашу свадьбу она надела белое газовое платье — а про нижнее белье забыла. Открытые соски в церкви. Класс.

Близнецы вскакивают, чтобы помочь своей матери. Кей и Энни во всем одинаковые, от заполошной натуры до последнего квадратного прямого зуба. Они немилосердно подвижны и дружелюбны. Вам придется их полюбить, хотя их внешний вид оставляет желать лучшего. Кей расчесывает волосы на пробор и убирает за уши, а Энни собирает их в хвост. Печально думать, что их представление об индивидуальности прочно связано с флаконом лака для волос. Обе близняшки кажутся намного моложе своих тридцати лет и по-прежнему живут с матерью.

Никакой сервировки нет и в помине. Приборы кидают в центр стола вместе с открытой пачкой салфеток. Кей передает тарелки (не подогретые), вперемежку с одноразовыми; мужчины совершают вылазки к холодильнику за пивом, женщины, пользуясь случаем, просят принести им колы. Энни и Эйлин приносят еду, и гости судорожно собирают газеты, счета, детские кружки, плееры, всякую ерунду, которая накапливается на каждой кухне, чтобы расчистить место. Еда — это в основном жареное мясо — ребрышки, буженина, бургеры-полуфабрикаты — и картофель разных видов: жареный, в форме вафель или клинышек. Все на это жадно набрасываются и макают мясо в плошки с различными дешевыми жидкими соусами.

Эйлин ставит мне под нос тарелку с ребрышками и бужениной. Я улыбаюсь, беру одно, а она кивает в сторону плошки с соусом. Она собирается следить за тем, как я см, хочет узнать, как модная кулинарная писательница оценит ее блюда. Профессиональный кулинар, я, тем не менее, не привередлива в еде. Но от этого психологического давления мне физически делается не по себе, а уксусный запах от сочного мяса не способствует пищеварению. Боже милосердный, меня сейчас вырвет. Я чувствую, как удивленные лица следят за мной, когда я выхожу в патио.

Дэн выходит сразу за мной, и, когда он кладет руку мне на плечо, мне становится легче дышать. По какой-то необъяснимой причине я начинаю плакать. Он отводит меня в угол патио, где никто нас не может видеть, и обнимает меня за плечи, и держит мою голову. Ему наплевать, что я всхлипываю посреди счастливого семенного собрания, ведь так это должно называться, и он не спрашивает, в чем дело. И это хорошо, потому что я сама не знаю, в чем проблема. Это такое облегчение — просто плакать и на короткое время не думать больше ни о чем.

Дэн обнимает меня, пока я не успокаиваюсь, потом берет меня за подбородок и вытирает мне слезы ладонью. Я чувствую себя так, будто мне десять лет.

— Похоже, мамины ребрышки тебе не очень?

Я умудряюсь улыбнуться и говорю:

— Спасибо.

— Спасибо оставь Джеку, детка, а это — моя работа, — говорит Дэн, а затем берет меня за руку и ведет обратно на кухню. Как это ни смешно, но мне кажется: он рад тому, что я вышла из себя; это доказывает, что я — тоже человек.

— У Трессы инфекция, ребята. Я забираю ее домой.

Они все понимающе кивают, хотя я вижу, как Ширли в углу ухмыляется, как будто говорит: «Добро пожаловать в воскресный дурдом мамаши Маллинс, сучка».

Когда мы уже выходим, она кричит нам вслед:

— Увидимся на первом причастии в следующие выходные?