Джудит Крэнц - Я покорю Манхэттен Страница 17

Своей изумленной матери она сказала, что все равно не смогла бы участвовать в вечерних спектаклях: ведь по отношению к Зэкари это было бы несправедливо. А значит, не могло быть и речи о том, чтобы танцевать в балетной труппе «Нью-Йорк сити сентр».

— Ничего, — утешала она мать, — я возьму все, что есть лучшего, и от старой жизни, и от новой. Подумаешь, я лишаюсь только титула. Прима-балерина — это всего лишь два слова. Разве было бы лучше, подумай, мама, если бы я потратила всю жизнь ради каких-то двух малюсеньких слов? Я не имею права выходить замуж и при этом вести ту жизнь, которая казалась мне такой желанной. Настало время взрослеть — и выбор, который я делаю, часть моего взросления. Да, ты не ошиблась, эго жертва, но я иду на нее добровольно. Жертва, которую я должна принести. Годы в училище потрачены не зря, уверяю тебя. Я просто переросла ту жизнь. Поверь, я знаю, что делаю…

«Я научил ее целоваться!» — ликовал Зэкари, кажется, пребывавший в состоянии пьянящей эйфории с того самого дня, как он впервые увидел Лили.

Он готов был биться об заклад: она не знала, как это делается, потому что до него ее попросту никто не целовал; подумать только, если бы он не приехал в Англию, то всю оставшуюся жизнь провел бы в Америке и не встретил девушки, похожей на Лили, — девушки, которую никто не целовал.

Теперь ему предстояло научить ее заниматься любовью Господи, если бы можно было отложить учебу на год, когда они уже переберутся в большой особняк, который выберет сама Лили на любой из понравившихся ей нью-йоркских улиц; когда они могли бы ложиться в кровать в знакомой комнате, заполненной вещами, которые она обязательно накупит, в кровать, где простыни не были бы так безупречно накрахмалены и выутюжены, как в люксе для новобрачных в гостинице «Клариджез». Если бы еще простыни не были такими парадными. Черт бы их побрал. Или хоть гостиница была бы не в Лондоне, а в Париже. Уж слишком он величественный, слишком британский, этот «Клариджез». Завтра они уже будут в Париже, но завтра!

Был бы он пару столетий назад одним из Эмбервиллов, которому предстояло провести брачную ночь с невестой-девственницей, уроженкой Новой Англии, — в то время это представлялось не только возможным, но и вполне естественным, чего он наверняка ожидал бы. Да, традиция — вот то, что ему нужно. Обыкновенных, пусть старомодных, традиционных ценностей. Пожалуй, на следующих выборах он проголосует за республиканцев.

Неожиданно Зэкари вспомнил свой собственный первый любовный опыт, которому его обучила сестра-практикантка из больницы св. Луки. Окно комнаты, где она жила, приходилось против окон их студенческого общежития в Колумбийском университете. Он был еще совсем молокососом, пятнадцатилетним, учился на первом курсе, да и она была молодой, но все-таки старше. Несмотря на молодость, она все уже знала про это: и где, и когда, и, главное, как. Да, знания… большего и не требовалось. Любая из девушек, с которыми он вступал. в связь после первой памятной ночи, этими знаниями в той или иной степени обладали — девственниц среди них не водилось.

Впрочем, и сам он, до сих пор ни разу не влюблявшийся, оставался в свои двадцать девять лет своего рода девственником, по крайней мере в эмоциональном плане. Ничего себе девственник — летчик-истребитель, владелец трех изданий, мультимиллионер. Девственник, у которого были десятки женщин — куда больше, чем он мог сосчитать.

«А ну кончай думать про это! — приказал Зэкари сам себе, стоя в гардеробной. — Все равно ведь не поможет».

Но стоило ему увидеть свою Лили у горевшего камина в их огромной, обитой деревянными панелями спальне, как он тут же успокоился. Он заключил ее в объятия и, ощутив приятную прохладу ее тела, облаченного в белый кружевной пеньюар, поразился ее спокойствию и самообладанию: до Зэкари как-то не доходило, что, прежде чем предстать в таком виде перед ним, она прошла через сотни репетиций в «Жизели», помнила каждую свою позу в «Коппелии», пережила нечто подобное в те вечера, когда танцевала Одетту в «Лебедином озере». Пластика, разработанная за полторы сотни лет существования классического балета, помогает каждой из балерин в любой жизненной ситуации, так что поднятый занавес никогда не застанет их врасплох.

Но как только Лили, положив свой пеньюар на стул, осталась в атласной ночной сорочке с тоненькими, бретельками и они с Зэкари оказались вдвоем на широченной кровати, он сразу почувствовал, что она вся дрожит, несмотря на тепло камина.

— Ну перестань, малыш, это же глупо. — И он начал укутывать ее в одеяло и во все, что попадало ему под руку, потом взял на руки и, перенеся в глубокое кресло подле камина, усадил к себе на колени. — Мы что, по-твоему, должны позвать сюда горничных, чтоб они на нас глазели, да? Я где-то читал, что раньше на брачные ночи в королевском дворце собиралось полным-полно народу, чтобы помочь бедным молодоженам устроиться на ложе, а потом стоять рядом и еще наверняка отмачивать всякие непристойные шуточки.

— Расскажи-ка мне одну из них, а? — постаралась улыбнуться Лили.

— Те, что я знаю, ты не поймешь. И потом я все равно забываю концовки. Это одна из моих слабостей, но зато я чертовски хороший слушатель — ведь для меня все анекдоты новые.

— А какие еще у тебя слабости? — спросила она серьезно.

— Не умею играть в гольф, всегда просаживаю все деньги на скачках, но все равно обожаю делать ставки. Не помню дат марочных вин, даже не знаю разницы между бургундским и бордо, не смог в свое время устроиться корректором в «Нью-Йорк таймс».

— Да нет, я говорю о слабостях не пустяковых, а настоящих, из-за которых попадаешь в серьезные неприятности, — произнесла она без намека на улыбку.

— Таких, думаю, у меня нет. И не будет. Никогда.

— Так я и подумала, когда мы встретились в тот день. Ты показался мне человеком, у которого на самом деле нет слабостей. И который не упустит в жизни ничего.

— Дорогая, ты так потрясающе серьезна! — воскликнул пораженный Зэкари, во все глаза уставившись на свою загадочную, такую робкую и неопытную юную жену, жаждавшую, казалось, лишь ласки и поддержки, и вместе с тем такую непреклонную, какой ему еще не доводилось видеть.

— Ты же меня совсем не знаешь, Зэкари. Я действительно серьезная.

Это было прознесено таким натурально ангельским голоском, что Зэкари рассмеялся и поцеловал ее в губы. Она откликнулась на его поцелуй со свойственной ей неуклюжей готовностью, которая так его трогала. Он обнял Лили, просунув руки под одеяло: тело уже не было холодным и напряженным, дрожь прекратилась. Своими показавшимися ему самому грубыми пальцами он провел по всей длине ее шеи, с удивлением прикоснувшись к поразительно плавному изгибу в том месте, где шея встречается с плечом. Его рука, осмелев, дотронулась до ключицы, ощутив всю силу и упругость ее вроде бы хрупких плеч. Он мог одной своей рукой обхватить ее предплечье: оно было нежным и в то же время твердым, заставляя его с тревогой осознать разницу между ними. В отличие от него она была сталью, прикрытой шелком, а он — плотью, обычной плотью.