Трогать запрещено - Алекс Коваль Страница 17

Потягиваюсь и сразу тянусь к телефону. Пусто, сообщений нет. Но это ни капли не расстраивает. Уже несколько дней мы с Титовым переписываемся. Нет, мы не строчимся целыми днями напролет, как влюбленные малолетки. Хотя я была бы не прочь. Но Богдан явно не того поля ягода.

Я могу написать первой. Задать вопрос, на который мужчина обязательно ответит. Не сразу, потому что очень загружен работой. Так и пишет периодически, что-то вроде:

«Занят, отвечу позже,» — и исчезает из сети.

Зато, когда находит минутку, мы может на час выпасть из реальности, беспрерывно развивая какую-нибудь тему. Вчера вот сцепились по поводу современного кино. Богдан заявил, что и сотой доли того, что выходит в прокат, его не способно заинтересовать. Что старые советские фильмы гораздо мудрее и «на века», тогда как нынешнее кино, по большей части, однодневки. Я же, как дитя двадцать первого века, упорно отстаивала противоположную точку зрения. В итоге — победила дружба. А Титов пообещал, что как только мы встретимся, он непременно заставит меня изменить мою точку зрения, посмотрев «Любовь и голуби». Я посмеялась. Но внутри все затрепетало.

Встретимся. Он держит этот момент в уме, а значит, не собирается кидать номер Юлы в бан…

Вообще с ним оказалось удивительно легко общаться. Если не знать, то и не скажешь, что у нас огромная разница в возрасте. Мы будто на одной волне — это ощущение пьянит и будоражит. Стоит лишь отбросить принципы и общественное мнение, и — вуаля — двадцать лет не разница вовсе, если двум людям друг с другом комфортно.

Поднимаюсь с постели, надеваю халат, закутавшись поплотнее, и бегу умываться. После водных процедур тороплюсь вниз. Вовремя. Потому что, спускаясь по лестнице, я вижу, как отец уже в пороге, одевается.

— А ты чего в такую рань подскочила, Юляш? — удивленно смотрит на меня.

Улыбаюсь во весь рот и тороплюсь к нему. Повисаю на шее, как маленькая, зажмурившись, когда крепкие руки родителя подхватывают и крепко обнимают.

— С днем рождения папуль! — целую в заросшую щеку.

— Спасибо, милая.

— Я тебя люблю! Знаешь, как сильно? — спрашиваю.

— Ну-ка? Забыл уже. Давно не показывала.

— Вот так! — обхватываю крепко-крепко за шею, как в детстве, сжимая, что есть сил.

Папа смеется, ставит меня на ноги и ерошит волосы у меня на макушке:

— Силенок с пеленок явно прибавилось. Спасибо, родная. А теперь вперед обратно в постель. Отсыпайся давай, — щелкает по носу и тянется за пальто.

— Между прочим, у меня для тебя подарок, — складываю руки на груди, наблюдая, как он одевается. На улице сегодня холодно, судя по прогнозу погоды. Зима самая настоящая.

— Вот как? — улыбается па. — Будешь меня интриговать? Или сразу расскажешь?

Подхожу к нему и поправляю ворот пальто. Так бы сделала мама, как всегда провожавшая его на работу. Тяну шарфик, накидывая на шею, а то он про него вечно забывает и, гордо задрав нос, говорю:

— Я забронировала столик для нас в ресторане. Хочу этот вечер провести с тобой.

Отец хмурится.

— В ресторане? Юля, ты не тратила те деньги, что я тебе присылал?

— Мне хватает с лихвой всего, что ты для меня делаешь. Да и попусту я деньги не трачу. Так что, в семь. В «Гурмане». Столик на фамилию Данилова. Отказ не принимается.

— Твоя мама меня в этот день не выпустила бы из дома, — снова обнимает меня. — Мы бы обязательно этот вечер провели вместе. Может, пригласили бы друзей самых близких и в тесном кругу отметили очередной прошедший год.

— Я знаю, пап, — тоска накатывает. — Знаю.

Он все еще не смирился с ее гибелью. Нам обоим ее не хватает… Ему все еще больно. У родителей была какая-то неземная любовь, словно из сказки. Они светились от счастья и чувств. Искрило так, что рвануть могло. Я хочу так же и никак иначе. Чтобы до мурашек и головокружения. Любить и быть любимой. Чувства не должны быть односторонними. Только полная взаимность.

— Спасибо, — целует меня в висок. — Неожиданно очень. Приятно. Я освобожусь пораньше и заеду за тобой, идет? Будь готова к семи. Все, пока! — улыбается, берет свою сумку и, махнув мне рукой, выходит из дома, запустив волну холодного воздуха с улицы.

Я подхожу к окну в гостиной и провожаю взглядом фигуру папы до самой машины, которая уже заведена и стоит на прогреве. Папа, почувствовав, оборачивается и машет мне рукой в кожаной перчатке. А потом садится в своей Mercedes и выруливает с территории.

Жениться бы ему. Женщину бы ему рядом хорошую. Любящую и любимую. Заботливую, чуткую, нежную. Вот только знаю, что он даже слушать не захочет, если я попытаюсь завести подобную тему. Эх…

От нахлынувших чувств я просыпаюсь окончательно. Прохожу в кухню, где уже во всю работает Людмила. Она тоже удивляется меня так рано увидеть.

— Не могла пропустить папин отъезд, — уточняю. — Такой день.

Она кивает. Я накладываю себе кашу и сажусь за стол. Позавтракав, тороплюсь к себе переодеваться и снова в спортзал. Завтра, возможно, я позволю себе отдохнуть, а пока не имею права прохлаждаться.

Спустя почти четыре часа я выхожу из зала и плетусь в душ. Там долго стою под струями воды. Я люблю вот этими минуты, когда напряженные после тренировки мышцы начинают расслабляться.

Повязав полотенце на груди, выхожу из душа и долго разглядываю содержимое своего гардероба: платья, комбинезоны, костюмы. Вещей много, но хочется чего-то особенного. Безумно красивого. Вот только чего?

Перебрав вешалки, останавливаю свой выбор на платье серебристого цвета. Оно шикарное и совсем новое! Я умудрилась про него забыть. Шелк выгодно подчеркивает мою худощавую фигуру там, где нужно. Облегая тело, ткань струится по ногам и красиво переливается на свету. Самая пикантная часть этого наряда — вырез наискосок: от плеча до талии. Одно же плечо и вовсе голое.

Делаю легкий макияж и собираю волосы в конский хвост. Кручусь у зеркала. Мне определенно нравится результат. И безумно хочется, чтобы его оценил еще один очень важный для меня человек. Пару дней назад я бы ни за что не рискнула скидывать Титову свое фото. Сегодня же мы вроде как в статусе «хорошие собеседники», и я могу себе позволить некоторую вольность.

Беру в руки телефон и делаю фото в отражении зеркала. Ладошки потеют от волнения, когда я набираю