Русалочьи сказки - Наталья Владимировна Иванова Страница 17

Я слушала как будто откуда-то издалека.

— Зачем ты меня рожала вообще? Как игрушку! Чтобы удержать папочку, не иначе! Что за кайф иметь ребенка, когда тебе не на что его содержать? Где мое море, хоть раз, хоть Азовское?! Где мой Диснейленд? Где все эти Барби, Лего и Сони плейстейшены? Почему ты не покупала мне всего этого? Правильно, у тебя никогда не было денег. Ты же выучилась на бухгалтера и успокоилась на этом. Не переучилась на кого-то еще, да хоть на маникюршу, на юристку, на риэлтора в конце концов! Что ты сделала ради меня?

— Я любила тебя, — попыталась я вставить слово.

— Ха! Любила она! Книжки из библиотеки таскала! И это ты считаешь любовью? Как по мне, любить — это обеспечивать всем необходимым! По крайней мере, свою жизнь я хочу строить по-своему! И не хочу, как ты, горбатиться на дядю! Спасибо за твой пример, и избавь меня от него!

Она выскочила в прихожку.

— Я еду, и буду хвататься за любую возможность вырваться отсюда, поняла ты? А квартира такая же моя, как и твоя! Других наследников-то не предвидится?

И вышла, громко хлопнув дверью.

Я доплелась до кровати, рухнула в нее, свернулась в комочек и лежала так.

В кухне капала вода по раковине. Стемнело, по комнате поползли кружевные тени от тюля. Я слышала, как переговариваются соседи, ругая школьника-сына за невыученные уроки. Откуда-то сверху звучали голоса сериальных персонажей, знакомые мелодии заставок передач.

Потом все стихло.

Я вспомнила, как в детстве лежала так и рассматривала рисунок на обоях, видя в нем ожившие сюжеты сказок, фигуры зверей, людей, драконов, очертания замков, облаков… И мечтала, как однажды волшебная фея явится из неведомых далей, погладит меня по голове, скажет, что я на самом деле потерянная принцесса, и где-то меня заждался отец — Король, и сейчас меня отвезут туда на летающем единороге. А там — вечное счастье, веселье, праздники, шоколадные фонтаны и леденцовые деревья… И мама станет Королевой, и все мы будем там жить долго и счастливо…

Сквозь дрему показалось, что чьи-то теплые, заботливые руки взяли меня в охапку, как маленькую, погладили, побаюкали…

Сама не заметила, как уснула.

Снилось что-то сумбурное. Коты повсюду, под кроватью, за шкафом, на столе в кухне — поедающие мои пирожки, урча и чавкая.

Глава 11 Материальный вред самобичевания

Проснулась утром от нещадно назойливого солнечного луча. Он пролез между небрежно задернутых штор и хозяйничал на моей кровати, как разбалованный котенок.

Я потянулась, блаженно хрустнула всеми косточками и села легко и упруго.

Шторы были оранжевого цвета, я специально выбирала такой, чтобы по утрам солнце заливало спальню апельсиновым соком. Чтобы все преображалось, становилось теплее и уютнее, а главное — веселее. Веселый шкаф-купе с зеркалами от пола до потолка, веселый макияжный столик со стоящей на нем пузатой вазой, заполненной пышными пахучими пионами. Веселые тапочки с перышками — когда их надеваешь, кажется, что на ногах устроились две птички.

Я вспорхнула с кровати, покружилась, напевая, накинула шелковый розовый пеньюар и пошла на кухню.

— Проснулась, соня? — ласково обнял меня муж, не отрываясь от готовки. В воздухе разливался аромат шакшуки — с болгарским перчиком, вкусными спелыми помидорами, ммм.

На столе уже стоял кофейник с горячим напитком богов, две кружечки из тонкого фарфора, на красивой тарелке лежали поджаренные тосты, в хрустальной икорнице светилась солнечными зайчиками красная икра.

«Достану масло», — шепнула я любимому на ухо, игриво погладив его по крепкой мускулистой спине.

И пошла к холодильнику. А тот принялся играть со мной в догонялки. Я к нему, он от меня. Перепрыгивает, дразнится, хохочет грубым басом, звенит бутылочками и контейнерами с едой.

И я смеюсь, и муж смеется. Но у меня растет глухое раздражение, переходящее в бешенство. Я все яростнее охочусь за противным холодильником, но он ловко отпрыгивает и уже не смеется, а натурально ржет надо мной, прихрюкивая и гогоча. Со всех сил несусь за ним, теряя перья с тапочек, путаясь в пеньюаре, падаю…

И просыпаюсь.

«Приснится же такое!» — с тяжело бьющимся сердцем я ощупала себя.

Все нормально, это настоящая я, в старой растянутой футболке, шторы у меня, как и были, коричнево-серые, кровать все та же, тети Валина, за окном тот же октябрь, и никакого солнца уже давно здесь не водится.

«Плохой сон, смеяться во сне — плакать наяву», кисло подумала я. Хотя, куда уж больше, третий день в соплях.

Как в считалке, первый день отрицание, надеялась, что все наладится само собой и прямо сейчас. Второй день попытка все наладить, позвонила дочери, та сухо ответила, я мялась и мямлила, что люблю, прошу прощения за все в чем виновата, рассудив, что от меня не отвалится, в силу того, что я старше и мудрее. А ситуация авось разрешится, и дочь ко мне потянется, снова станет приходить, как раньше и я уже начну с ней говорить обо всем и интересоваться ее жизнью. Но она коротко ответила, что не обижается, извинилась, что не может говорить, ей некогда, надо собираться, скоро уезжать. Напомнила, что мне нужно явиться в деканат, подписать бумаги, что не возражаю против проживания у себя некой Афанасьевой Л.Н. (Лена? Лариса? Люба?) Да, впрочем, какая разница?

В общем, все остается, как было, только еще хуже стало от унижения и ощущения мерзости происходящего.

Третий день — депрессия и психоз, грустно вписала я в свой воображаемый дневник и поплелась на кухню.

А самое обидное, что никакого мужа, никакого масла и икры в кухне меня не ждало.

Но, кстати. Муж был какой-то новый. Не Санек, не Сергей, (хотя, с чего это я его в мужья записала), ни кто другой из известных мне мужчин. Разве что Серкан Болат? Хм, возможно.

— Крыша едет, — подытожила я. — Скоро ждет меня казенный дом с трехразовым питанием и бесплатным проживанием и лечением. А диагноз сообщат.

На работу я, конечно же, не пошла. Позвонила Елене Сергеевне, сказалась больной, клятвенно пообещала не уходить на больничный, отваляться пару дней, и все.

Телефон отключила. В дверь кто-то стучал, я не открыла. Звонок не работает, нужно поменять батарейки, но