Алекс Май - Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви Страница 18

Да, здорово – летишь по снегу, щеки горят, воздух колючий, морозный, в лицо впивается. Таня руками меня обхватила, держится. А если на горку эту крутую попробовать? Есть! Вытянул снегоходик, а теперь – обратно, виражом.

Потом Таню учил кататься, она, хоть и в первый раз села за руль снегохода, не терялась, напротив, спешила переключать скорости, все ей быстрее хотелось.

Завезла меня километра за два, там река резко поворачивает влево. Притормозила лихо, словно всю жизнь только и делала, что каталась по речкам на снегоходе. Она что у меня, совсем ничего не боится? Кроме неясных и тревожных ощущений? Выключила двигатель. Повернулась ко мне, щечки нежные, румяные, глаза радостно блестят. Локон выбился из-под шапки. А взгляд – лукавый такой, кошачий.

– Слушай, Сашка, я с Ольгой поговорила, она обещала с попом уладить.

– С каким таким попом? Тебя что? Поп какой-то обидел?

Таня рассмеялась.

– Нет. Ты что! Не понял? Просто… давай повенчаемся? А?

– Запросто! А попом – Валера будет! Он подойдет, по фактуре. И крест у него есть большой, он его надевал, когда на «Арию» ходили, помнишь? – размечтался я.

– Да нет, поп будет настоящий. Валера не подойдет, при всех его достоинствах. Поп – из храма, что находится в городе Коле. Оля с Валерой дружат с настоятелем. Его Феофаном зовут.

– Феофаном? Обалденное имя! Согласен, повенчаемся. Да не шучу, не шучу! Я серьезен как никогда.

Я завел, не с первого раза, снегоход. Таня села за руль.

Поехали.

Танька! Не гони же ты так! Куда спешишь?!

21

А вот обломитесь Саша и Таня. Фанерой, с протяжным печальным свистом, пролетели вы над Эйфелевой башней. Дулю вам с маком, а не венчание. Закатайте губу.

Когда увидели Феофана, чуть не оцепенели от удивления… Вылитый Валера, только лет на тридцать старше. Один в косухе, другой в рясе. Если Валере надеть рясу, получится два батюшки, а если Феофану нарядиться в косуху, то перед нами стояли бы два олдовых байкера из самого сердца Калифорнии.

– Может, это его отец? – предположила Таня.

– Э… Не знаю. Вряд ли. Не тянет Валера на поповского сына, – ответил я, озадаченный таким рискованным предположением. – Ну, если только на внебрачного…

Пошептавшись о чем-то между собой, попы-байкеры подошли к нам.

Феофан строго посмотрел на нас и спросил:

– В каком классе учитесь, чада мои?

Чада? Прикольно!

– Во десятом, батюшка, – улыбаясь, ответил я.

– Однако! Крещеные?

– Ага. Во православии, – честно признался я.

Феофанова манера разговора смешила, а я зачем-то пытался ей подражать.

– Библию читали?

А как же! Валерыч заранее предупредил, что надо знать Евангелие, а то Феофан рассердится, ругаться будет. Поэтому мы по ночам, голые, в постели, при свете ночника долго штудировали Библию, подаренную Валерой. Помню, как осмысливали прочитанное, как рассуждали о том, что недаром поколение хиппи неосознанно подражало Христу не только внешним видом, но и поведением… Не все, конечно, но многие…

– А что вам запомнилось из Библии? – продолжал пытать Феофан.

– Ну… Гм… – задумался я. – Многое запомнилось, вот притчи понравились… Про горсть с покоем и пригоршню с суетой и томлением духа, – ответил я.

А Таня сказала почти то же самое, только другими словами:

– Про птиц небесных, что не сеют и не жнут, а Отец небесный питает их.

– Однако. А не лоботрясы ли вы? – С усмешкой, спросил Феофан.

– Батюшка, не лоботрясы они, – ответил за нас Валера. – Наоборот, их вера настолько сильна, что они, сами того не ведая, действительно живут, как птицы небесные, я это вижу. Абсолютно не задумываются о завтрашнем дне! Во всем полагаются на волю Божию. А у них экзамены скоро. Может, сдадут? С Божией помощью?

Я задумался над словами Валеры. Ну и ну…

– Однако. Приходите, чада мои, годика через два-три, дабы не настигли меня великие бедствия за совершение тайного обряда для юных отроков.

Я не въехал! Это он что? Так витиевато отказывает? Да разве он может? Он же поп… Не должен он… Ведь Таньке так хотелось. Она мечтала – как будем стоять в церкви… А потом, где-то там, высоко-высоко, Боженька поставит печать в специальной книге, улыбнется и благословит нас. И что? Ничего не выйдет? Я посмотрел на Таню, у нее еле заметно затряслась губка. Сейчас расплачется.

Эх, Феофан… Вот какого хрена ты так с нами поступаешь?

Перед нашим уходом Феофан подарил всем по крестику, несколько тонких православных книжек, а Тане, отдельно, иконку какую-то. Крестики были красивые, с синей эмалью и рельефным распятием.

Таня уверяла, что не обиделась на Феофана, но от меня-то ничего не скроешь, поэтому и я дулся на священника, когда стояли на автобусной остановке в Коле… Кока-Коле, как мы называли и город, и одноименную речку.

– Сашка, Танюха, ну что вы словно дети малые? Все у вас впереди, куда рветесь? Готовьтесь к экзаменам лучше, – попыталась приободрить нас Оля.

– Да, братан… Беда прямо. Бя-а-ада! А ты подумай головой – приедут потом ваши папы-мамы и оттягают Феофана за бороду, только клочья полетят. Ему это действительно грозит неприятностями, как в каноническом, так и в административном порядке, – начал рассуждал Валерыч. – Причем административное наказание не так страшно, как каноническое…

– Свою бороду подаришь! – резко оборвала его Таня. – Твоей бороды на целый монастырь хватит!

– Таня, моя борода – самое святое, что во мне есть. Чадо ты неугомонное! – попробовал пошутить Валера.

– Сам ты чадо! Чучело огородное! – Оля заступилось за Таню. – Не видишь, расстроилась она.

– На все воля Божия, – подытожил Валера. – Хотите, я вас обвенчаю? Прямо здесь, на остановке? Я не шучу.

Потом поднял руки к небу и забасил:

– Венчается раб Божий Александр рабе Божией Татьяне. Отныне вы будете жить в любви и согласии. Впрочем, вы и так в любви и согласии! А! Больше вы никогда не будете курить траву и пить вино. И выйдете из школы, обвешанные золотыми медалями. Э? Аминь, короче! – Валера махнул рукой. – Ну-ка, поцелуйтесь, ну-ка, поцелуйтесь. Ну, поцелуйтесь же вы.

– Да ну тебя, – засмеялась Таня. – Прекрати кривляться, а то народ озирается.

Действительно, ожидавшие автобуса люди, кто со страхом, кто с недоумением, косились на нас. Басовитых священников в косухе они не видели. Какая-то женщина даже покрутила пальцем у виска. Мы расхохотались.

Валера растопырил руки и пошел к той женщине на полусогнутых ногах.

– А что тебе, раба Божия, запомнилось из Библии? Отвечай, а то анафеме предам…

Тетка, ругаясь и отбиваясь от Валеры сумкой, забежала за будку остановки.

– Явный демонический тип личности. Как черт от ладана сиганула, —подытожил Валера.

Подошел автобус. Испуганная тетка не пожелала в него садиться. Ну и пусть ждет следующего!

– Ведьма. Истинная ведьма. Дьявольское отродье. Изыди! – Валерыч не успокаивался. Перекрестил через окно высунувшуюся из-за будки тетку. Тетка опять спряталась.

22

– Танюха, я старый, больной, измученный жизнью в совдепии человек, мне скоро исполнится тридцать лет. Представляешь? Целых тридцать лет, а это не шутка. И по твоей прихоти я вынужден, словно я не Валера, а легендарный Дмитрий Шпаро, вот уже второй час бродить на лыжах по сопкам, – бурчал Валерыч, прокладывая лыжню. – Вот скажи, Танюха, хорошая моя, чья это идея? Нет, лучше молчи, ведь если выяснится, что это Шурик придумал, я… Ну, такое придумаю наказание, мало не покажется. В каноническом порядке, вымоченными в соленой воде прутиками березы…

Мы, по-настоящему уставшие, молчали. А Валерыч продолжал болтать. Зачем ему наши ответы? Идет себе и болтает.

– Итак, ребята. Вы, обидевшись на хорошего человека, можно сказать – братана, вернее – отца Феофана, подались в язычники? Так? Чего языки высунули? Я вас насквозь вижу. Более того, пользуясь моим мягким, я бы даже сказал – офигеннейшим характером, вовлекли меня в очередную авантюру. Так? Так! Как старый больной человек заявляю – вы это затеяли зря.

– Оля, – тихонько спросила Таня, – часто он сам с собой разговаривает? Может, он с ума сошел? Это ты его довела?

– Не-е-ет… Дело в том, Таня, что он вроде как с нами разговаривает. А поскольку ему известно все, что вы ответите, он поддерживает беседу сам с собой, не хочет по пустякам вас напрягать. Ведь вы устали. А он заботливый! Да и ему, может, так идти легче. Пусть разговаривает, тут важно не отвечать. Ведь сразу спорить начнете, ругаться. А так он, словно телевизор в углу. Вроде и не смотришь, а чувство причастности к миру сохраняется. Не обращай внимания, короче. Ой-ой, осторожнее, Валера, куда завел? Овраг какой-то. Мама!

Покатились всей гурьбой по крутому склону, упали. Я, воспользовавшись моментом, стал целовать Таню. Она, шутя, отбивалась. Поднялись, отряхнули налипший снег. Теперь надо вверх карабкаться, обратно. Где же камень, ведь я в этих местах его видел? Может, ошибся?