Татьяна Веденская - Девушка с амбициями Страница 18

– А что, ты так их до сих пор и не нашла? – притворно удивилась она. – Это же так просто!

– Да что ты? – злобно бросила я.

– А что? Чик – и ты на небесах. Я звонила Алинке, она сказала, что уже и телефон врача тебе дала. А ты взяла. Какие вопросы?

– Вредничаешь?

– Нет. Если ты все решила, то не разыгрывай из себя святую невинность.

– Я ничего не решила. Но ты так говоришь, словно советуешь мне оставить ребенка.

– Я ничего не советую. Но если ты хочешь знать мое мнение, я за то, чтобы ты послушала, что тебе говорит твое сердце.

– Мое сердце плачет, – я меланхолично наматывала нитку скатерти себе на палец.

– Тем более. Ты ведь давно хотела ребенка. И что? Вот он у тебя может быть, а ты даже не даешь себе права об этом подумать, потому что, видите ли, тебя оставил мужик.

– Я не хочу растить ребенка без отца. Каково ему будет? – отбивалась я.

– Какого ему будет, если его вообще не будет, вот какой вопрос себе задай.

– Но я не могу его родить!

– Почему? – уставилась на меня Дарья.

– Ты так легко рассуждаешь. А сама родила и отдала ребенка маме, так как у тебя не было средств его растить. Ты подумай, не было СРЕДСТВ. Смешно! У тебя есть и муж, и деньги. А все равно решение воспитывать ребенка по сути приняла твоя мать! А от меня ты требуешь, чтобы я решилась рожать ребенка, рискуя карьерой. И при этом не имея поддержки со стороны отца, который точно решил, что этого ребенка знать не хочет, – я разволновалась и снова стала плакать. Дашка бросилась меня успокаивать.

– Ну, Ларочка, ну миленькая. Успокойся, решай, как хочешь. Я же не говорю, что ты обязательно должна рожать. Просто мне бы хотелось, чтобы ты рассмотрела все варианты.

– Ты думаешь, я об этом не думала? – всхлипнула я, – но это невозможно! Я не желаю иметь рядом с собой ребенка, который будет мне каждую минуту напоминать о Паше.

– Ты права, – грустно согласилась со мной Даша и мы еще долго болтали, обнявшись, о том, как несправедлива и горька жизнь.

– А ты знаешь, – бросила мне, уходя, она, – мне кто-то из знакомых в посольстве сказал такую вещь, что на самом деле мир справедлив. И ничто не происходит просто так.

– Не ново, – поддернула ее я.

– Да не в этом дело. Он сказал, что очень может быть, мы сами создаем тот мир, в котором мы живем. И создаем его в точном соответствии со своими желаниями и стремлениями.

– И что? – спросила я.

– А то. Интересные тогда у нас всех стремления и желания. Не считаешь? – я кивнула и засмеялась. Действительно, в самом страшном сне мне не мечталось оказаться в таком диком положении.

Через два дня я сидела с Алиной в приемной ее знакомого доктора. Была пятница, я пришла сюда после работы, отпросилась на пару часов, так как пропустить опять весь день было некорректным. Работы на меня навалили кучу и я целый день строчила исковые заявления, жалобы и ходатайства, настолько погрузившись в текущий момент, что даже чуть не забыла, что должна ехать на аборт. Доктор, знакомый Алины, пожилой человек с усталым грустным голосом, пригласил меня на четыре, так как раньше у него все расписано и осмотреть он меня не может. Если все будет в порядке, он положит меня и прооперирует завтра утром, в субботу. В порядке исключения, только из уважения к моим проблемам на работе и из любви к деньгам. Я молча сидела на обитой дерматином кушетке, Алина читала какой-то дебильный журнал типа «Лизы» и пыталась разгадывать кроссворд.

– Слово из четырех букв, первая А, последняя тоже А. Опера.

– Аида?

– Точно. А фамилия вот этого актера? – она тыкнула маникюром в рожу какого-то знакомого рыжего мужика.

– Не помню.

– Я тоже, – она делала вид, что ей интересно, но, по-моему, уже откровенно скучала и ждала, когда же она сдаст меня с рук на руки дяде доктору и, наконец, отвалит отсюда. Глядя на нее я вдруг ощутила, как стремительно лечу в пропасть вместе с доской.

– Вы Лариса?

– Да, – на меня смотрела пара глаз, скрытых за стеклами массивных очков. Маленький, крепкий мужчина лет пятидесяти. Очень мощные руки и плечи.

– Пойдемте, – бросил он.

– Я точно уже не вернусь? – почему-то спросила я.

– В каком смысле? – опешил он. – Обязательно вернетесь. Не собираюсь я вас зарезать.

– Это утешает. Но я не об этом.

– Тогда о чем?

– Вы меня точно положите? Алина может уже уехать или ей есть смысл подождать? – я хваталась за любую призрачную возможность еще чуть-чуть задержаться в коридоре. Доктор задумался.

– Пусть подождет. У вас анализы с собой?

– Да.

– Ну, пойдемте, – и мы пошли по каким-то длинным коридорам. Потом мы останавливались и ждали лифтов, в которых оказывались спрятанными маленькие старушки-лифтерши, сидящие на маленьких стульчиках. Больничные запахи обрушивались на меня, вызывая дополнительные приступы тошноты.

– Раздевайтесь, – бросил мне врач, когда мы зашли в маленький ледяной кабинет, пропахший формалином.

– Зачем? – дернулась к выходу я.

– Я должен вас осмотреть.

– А… Вот анализы, – я положила перед ним на стол пачку бумажек и принялась стаскивать рубашку. Он прищурился и сказал.

– Только низ. Ваш верх меня не интересует, – я поежилась и почувствовала себя в лапах какого-то мясника, деловито осматривающего товар. Раздеваться перехотелось, а еще он, разглядывая мои бумаги, принялся ворчать.

– Прекрасные анализы. С такими анализами только рожать. И что вам неймется? Что вы все боитесь потерять? Какие такие шансы?

– Просто так получилось, – промямлила я.

– А вы думаете, что у других получается как-то по-другому? У всех все одинаково, и у всех есть обстоятельства, я вас уверяю. Уж я всего повидал. И скажу вам одно. Ни один ребенок не разрушил жизнь ни одной женщине. А вот аборты еще как.

– Откуда вы знаете? – разозлилась я, ибо совершенно по-дурацки чувствовала себя, сидя голой задницей в гинекологическом кресле и ведя подобные беседы.

– Знаю. Так, и что у вас? – он принялся совершать непонятные и болезненные процедуры, он которых у меня все нутро свело судорогой.

– Ничего, – зашипела я и захотела сбежать.

– Прекрасная беременность. Срок – двенадцать недель. Вы с ума сошли, так затянуть!

– Я думала, что одиннадцать, – пискнула я.

– Вы думали, – фыркнул он, – а я теперь должен буду убить совершенно живого маленького человека. Человека, у которого уже есть и мозг, и руки-ноги, и душа. Ребенка, которому уже будет больно, потому что у него уже есть нервы. Как вы прикажете мне это переносить?

– Зачем вы это делаете! – закричала я и разрыдалась. Каждое его слово казалось мне самым настоящим садизмом. Врач не должен так делать, не должен! Я снова неумолимо почувствовала себя стоящей на доске посреди пропасти.