Вера Копейко - Окольцованная птица Страница 18

Подумать только, если бы она запела, то наверняка бы редким голосом, который очень ценили понимающие мужчины во все времена, — контральто.

— Понятно. А вы поете? — ни с того ни с сего брякнул он, сам не зная, что может услышать в ответ.

Вариант первый, мелькнуло у него в голове, — удивится и переспросит. Вариант второй — пошлет подальше. Вариант третий — швырнет трубку. Роман любил угадывать, как поведут себя люди, и считал себя вполне тренированным в отношениях с ними. Ах как приятно бывает сбить собеседника с толку, огорошить вопросом. То есть продемонстрировать парадоксальность собственного мышления, как он называл это. Ему было приятно наблюдать, как теряются люди, сбитые с толку, а он сам решал, кому протянуть, а чью, протянутую ему, оттолкнуть.

— Нет, — услышал он в трубке. Краткое слово и тишина ожидания.

Что значит этот резкий отказ? — дивился он.

— То есть? — бросил он, не додумав.

— Нет, — повторила она, — я не пою.

— Понял, — сказал он, ощущая, как вдруг вспотела рука, сжимавшая трубку. А у нее отличная реакция, вынужден был признаться себе Роман. Он не угадал. И как соперник, вынужденный уважать противника, он спросил ровным голосом, в котором не было интонационной игры, способной задеть чуткую собеседницу: — Ружье шустовано?

— Нет, — снова ответила она, словно жалела на него слова.

Он не привык, чтобы женщины говорили с ним так равнодушно. Но ведь она не видит его, пришла на помощь успокоительная мысль. Нет, он не страдал нарциссизмом, как считал сам, но ему точно совершенно не нравилось, когда к нему относились с таким же интересом, как к телеграфному столбу. Ведь она, черт бы ее побрал, хочет продать. Значит, она должна включить все свое обаяние. В Москве это уже усвоили все, кто хоть чем-то торгует. А там, конечно, в глуши… По старинке, мол, я делаю тебе великое одолжение, как в пору дефицита. Это он называл синдромом «у меня не десять рук», так, кажется, говорили продавщицы возле пустых прилавков. «Что ж, продолжим „сеанс связи“», — ухмыльнулся Роман.

— Тогда у меня еще вопрос. — Он сделал паузу, она тоже молчала, как затаившийся в норе хорек. — А номер на ствольной трубке сохранился?

— Ружье не тронуто. — Все та же заинтересованность, не больше, чем у механического голоса.

— Могу ли я спросить… — начал он и удивился собственной интонации, уже заискивающей. Этого еще не хватало! Что он машет перед ней хвостом, как сенбернар перед сучкой? — Это ваше ружье? — спросил он уже прокурорским тоном.

— Мое.

— Замечательно. Стало быть, именно с вами мы должны обговорить цену. — Он приноровился, как ему показалось, и нашел нужную интонацию: ровную, но чуть более теплую, чем ее тон.

— Да.

— Простите, а вы из него стреляли?

— Стреляла.

— Бой кучный?

— Да.

В голове молодого человека прыгали мысли. Как жаль, что он не видит сейчас эту девушку, как жаль, что нет видеотелефона! Роман почувствовал, что заводится и ничего не может сделать с собой. Он увядал от такой манеры и сам не знал, почему он так реагирует на полное отсутствие интереса к себе в голосе этой деревенской Артемиды. Он должен ее заинтересовать. И он пошел напролом:

— Опишите мне себя.

Он не хотел услышать безликие «да» или «нет». Может быть, потому, что слишком сильно эмоционально возбужден бесконечными и упорными поисками ружья, поэтому все, что с ним связано, — вещи, время, люди, казалось, тоже должны быть чувственно вовлечены в его поиски. Как можно деревянно говорить о таком ружье!

— Разве в объявлении написано, что продается ружье вместе с хозяйкой? — Она хмыкнула.

Наконец-то он поколебал ее, он раззадорил ее. Ну конечно, с его-то опытом общения с людьми, тем более с женщинами, мог ли он сомневаться?

— О, простите, я имел в виду другое. Я хотел узнать, будет ли ружье мне прикладистым. Если я узнаю ваш рост, вес…

— Объем груди, талии и бедер тоже? Между прочим, размер резиновых сапог, в которых я хожу на охоту с этим ружьем, тридцать восьмой. Вы это забыли спросить, но я вам открываю тайну без-воз-мезд-но, — отчеканила она последнее слово.

— А все мною перечисленные параметры — за деньги? — спросил он, сам не зная, то ли вступил в игру, то ли завелся.

— За очень большие деньги. — Она хрипло рассмеялась.

— Можете прибавить к цене, — великодушно разрешил Роман.

— Вам мало не покажется, — пообещала Ульяна.

Он вдруг испугался, что она сейчас швырнет трубку и из-за собственной фанаберии он упустит возможность просто поговорить о вожделенном предмете, о ружье, конечно. Вот всегда у него так, одно смешивать с другим. Ну почему ружье продает не мужик, а баба, и не старушка-побирушка, как он рассчитывал, а, судя по всему, отменная стерва. Ну, если не так грубо, то девушка с характером — точно. Но ведь он это ружье хочет купить! Он стиснул трубку, положил ногу на журнальный столик, вытянулся и вдруг ощутил странное волнение в теле. А это с какой стати? Неужели реакция на голос? Он поерзал в кресле, заставляя себя сосредоточиться на вопросах, которые привели бы к успешному разрешению дела.

— Простите, ради Бога, я не хотел вас обидеть. — Он придал голосу как можно больше тепла, обычно такой густой баритон срабатывал без сбоев. Может, конечно, искажение на линии, помехи, не дадут искомого результата? Ох, он уже не уверен в том, в чем был уверен всегда! Да что с тобой, дорогой? Он быстро сбросил ноги со столика и резко выпрямился в кресле. Основательная поза способствует основательным мыслям. Сейчас речь идет о деньгах, черт возьми! — Так сколько вы хотите за эту игрушку?

— Разумно. Дорого. Как в английских каталогах. Откройте и узнаете, сколько стоит это ружье в идеальном состоянии.

Он изумился подобной осведомленности. Да как такое возможно? Девица сидит в лесу, в глуши, а ему советует полистать английские ружейные каталоги? «О времена, о нравы!» — ернически произнес он про себя, но должен был признаться, что она его поразила.

— Так почему бы вам тогда не выставить его на аукцион «Сотбис»?

— Но тогда вы не сможете его купить, — ухмыльнулась она. — Если вас устроит цена, звоните.

Роман потерял дар речи и по-настоящему разозлился.

— Я позвоню, всех благ. — И швырнул трубку.

Он недоуменно уставился на аппарат и почувствовал странную тоску. Такое ощущение возникло у него от чего-то, не доведенного до конца. Причем когда не обстоятельства тому виной, а его собственная глупость. Он зачем звонил, а? Он звонил, потому что ему нужно это ружье «скотт-премьер», парное его ружью. А узнал что? Что его хозяйка — женщина, от которой он вдруг стал тащиться, как подросток. Дурак.

Он вскочил с кресла и пошел на кухню. Вынул из холодильника початую бутылку джина, которую Светлана подарила ему, играя в красивую жизнь. Тоник кончился, и он ливанул в бокал тройную, по западным меркам, порцию — граммов семьдесят пять — и опрокинул в рот. Он скривился, уж лучше бы хлебнуть водки. Да нет в доме родной и знакомой.