Донна Клейтон - Лучшая подруга Страница 18

– Я немного замерзла, – согласилась Рэйчел.

– Я бы сказал, что вы промерзли до костей.

Пойдемте скорее.

Он пришел сюда, чтобы просить прощения у Оливии за свою недостойную выходку. Но все, что он сделал, – положил цветы и теперь торопился уйти. Он чувствовал себя ужасно. Но позаботиться о Рэйчел казалось ему просто необходимым. Она, бедняжка, еле стояла на ногах. Ее надо срочно увезти отсюда. Его покаяние могло подождать. К тому же прошлый опыт подсказывал, что даже после раскаяния чувство вины нередко возвращается вновь.

Рэйчел молча наблюдала, как официантка разливает кофе в белые пластиковые чашки, стоявшие на столике перед ней и Слоаном. Она не имела сил взглянуть на него – настолько ее расстроила их неожиданная встреча на кладбище.

Он застал ее, когда она разговаривала с Оливией и пыталась хоть как-то оправдаться перед ней.

Что побуждало ее, оставшуюся в живых, обращаться во всеуслышание к умершей? Так, как будто Оливия действительно способна была слышать ее? Рэйчел отлично сознавала, что подруга не слышала ее.., и не могла простить. К чему тогда она так глупо вела себя, прося прощения, которому просто неоткуда было взяться?

Из замечания Слоана она поняла, что он слышал только последние ее фразы. Если бы он приехал на кладбище на две минуты раньше, то услышал бы каждое слово – всю ее исповедь. Но он сам признался, что ничего не слышал. И к счастью, потому что его шокировали бы ее признания.

Стоя среди надгробий, Рэйчел наконец дала волю своим чувствам. Позволила себе сказать всю правду. Оливии. Облакам и деревьям, траве и ветру. И возможно, даже Слоану, постоянно присутствовавшему в ее мыслях.

Она ничего не утаила. Ни того, что она любит дочерей Оливии. Ни того, что она знает, как необходима девочкам мать, которую она стремилась заменить, и стать не только другом семьи, но и близким, почти родным человеком. Ни того, что она почти теряет рассудок в присутствии Слоана. Ни, наконец, того, что отчаянно влюблена в него и всячески пытается скрыть это уже в течение нескольких лет.

Она сказала и о том, что на нее и на Слоана нашла какая-то одержимость, вдруг позволившая ей выплеснуть страсть, которую она так давно и усердно подавляла. Но ответом ей было невыносимое бесконечное молчание. Могла ли она убедить Оливию, что желает добра Слоану? Что с его стороны это была случайность? Или же она пыталась убедить в этом саму себя, осуждая свое поведение и свои чувства, переживая душевный разлад и муки совести на могиле подруги. И глубокая печаль и сожаление вылились наконец в страстную исповедь-покаяние. За все. За ее эгоистически-собственническое отношение к Софи, Сидни и Саше. Ее вожделение к Слоану. За недопустимый, недостойный поцелуй, который она себе позволила.

И что же произошло, когда вдруг появился Слоан?

Ей следовало бы немедленно уйти, удалиться, как только она его увидела. Но ею овладело искушение, не позволившее двинуться с места, такое сильное, что она не могла справиться с ним.

Значит, вина целиком лежит на ней. Ей нужно было вовремя остановиться, как-то предотвратить случившееся.

Робко скользнув взглядом по его лицу, она исподволь наблюдала, как он размешивает сахар в кофе. Ей вдруг стало очень жаль его.

Воспрянув духом, Рэйчел решила, что не должна ни о чем беспокоиться. Он не мог слышать, что она говорила. Если бы он узнал о ее исповеди, разве он стал бы терпеть такое?

– Я много чего хотел сказать вам, – начал Слоан.

Ее глаза застыли в молчаливой тревоге, они были устремлены прямо на него. Слишком уж явно его признание совпадало с ее мыслями.

Но он продолжал смотреть в чашку, которую держал в руках. Как бы он отреагировал, если бы узнал о ее чувствах?

Тревога терзала Рэйчел, и она не могла справиться с дрожью во всем теле.

Он вздохнул, не поднимая глаз.

– Тот поцелуй не был для меня всего лишь ошибкой, которой я стыжусь, – наконец снова начал говорить Слоан.

Подавленность его тона удручала ее. Жалость переросла в сочувствие, на смену которому пришло беспокойство. Глубочайшее чувство сострадания и нежности охватило Рэйчел. Ей было невыносимо видеть его безнадежное отчаяние.

Несколько вопросов крутились в ее голове, но она продолжала молчать, считая, что ему надо дать высказаться до конца.

Очень долго он сидел молча, не шевелясь.

Когда он опять заговорил, его голос звучал совсем тихо:

– Я допустил ее смерть, Рэйчел.

Он не уточнил, кого имеет в виду, но было ясно, что речь идет об Оливии.

Ей хотелось погладить его, как ребенка, прикоснуться к его руке, произнести слова утешения, сказать, что нельзя так думать. Но что-то останавливало ее. Впервые она видела Слоана настолько убитым горем.

Конечно, она могла бы поддержать его сейчас. Он выглядел таким.., хрупким. Таким уязвимым. И Рэйчел подумала, что если она дотронется до него, то ощутит трепет, как от прикосновения к старинному зеркалу, хранящему воспоминания о тысячах теней прошлого.

– Если я действительно хороший врач, – Слоан говорил почти шепотом, – почему, черт возьми, я не смог спасти свою собственную жену?

Он не ожидал ответа на свой вопрос. Рэйчел это знала. Она чувствовала, что его гнев обращен не против нее, а против самого себя.

– Вы не онколог, – мягко заметила она.

– Вы полагаете, это имеет значение?

Его вопрос, откровенный и жестокий, задел ее. Но она поняла, что Слоан не стремится ее обидеть. Его мучили угрызения совести. Глубоко личное, непримиримое чувство вины. То, что было спрятано в его душе в течение длительного времени, вдруг вышло наружу.

Годы она жила с сознанием своей греховности из-за чувства любви к мужу своей лучшей подруги, которое с недавних пор стало сильнее, чем прежде. Но теперь, видя истинное состояние Слоана, она вдруг поняла, что все ее страдания несопоставимы с его муками. По сравнению со свинцовой горечью, лежавшей у него на сердце, они были легкими как пух.

– Да, – сказала она, кивнув, – я думаю, это имеет огромное значение. Вы прекрасно знаете, что Оливия находилась под наблюдением самого лучшего специалиста по опухолям молочной железы.

Ее замечание было нелепо, но таким образом она пыталась убедить его, что обвинять себя в смерти жены абсурдно.

– Я должен был отследить начало заболевания, – сказал он, – должен был заметить, что она больна. У нее были налицо все признаки.

– Никаких признаков не было. А если и были, то только Оливия могла заметить их. Но она не обращала на них внимания. В этом не может быть никаких сомнений.

– Мне следовало сразу же убедить ее сделать анализы…

– Слоан, гинеколог осматривал ее, – возразила Рэйчел. – Он знал свое дело и выполнял прежде всего обязательное медицинское правило. Такое же, как то, что женщина после сорока лет ежегодно должна делать маммографию. Вы же не могли сделать это за нее. – Рэйчел, остановилась, чтобы перевести дыхание. Но похоже, ее слова мало подействовали на Слоана.