Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 2 Страница 18

– Лиз Хоторн?

– Именно. Возможно также… – Дженкинс хмуро помолчал. – Возможно, что наш разговор был подслушан, хотя мы и соблюдали осторожность. Я никогда не появлялся в его квартире, а он не переступал порог этого здания. Мы с ним встречались подальше от всех этих засранцев-журналистов, а в тот раз, когда обсуждали ваши кандидатуры, сидели в армейском клубе. Есть и еще кое-что, о чем тебе следует знать, – добавил Дженкинс. – Это касается Джонни Эплйарда. Я поначалу не придавал этому значения, поэтому и рассказывать не стал. Однако когда я услышал о его смерти, то понял, что ошибался… Теперь мы переходим к действительно интересной части, – продолжал Дженкинс. – Мы переходим к последним выходным и ужину, который мы с Джини посетили вчера вечером. Стечение обстоятельств, Паскаль. Именно тогда я понял, что дело тут пахнет не просто скандалом на сексуальной почве. Я сообразил, что это по-настоящему крутая история.

– Почему?

– Потому что на меня стали давить, Паскаль. Причем давить так, как никогда. Это очень о многом говорит. Что ты знаешь про лорда Мелроуза?

– Знаю, что он владелец «Ньюс», это само собой. Унаследовал эту газету от отца. В Англии ему принадлежат еще три газеты, две в Австралии, одна в Канаде и одна в Штатах. По-моему, они друзья с Хоторном. По крайней мере, так говорила Джини.

– Все верно. Но для нас сейчас самое важное то, что он целиком и полностью принадлежит к самой верхушке истэблишмента. Его друзья повсюду занимают командные посты, в том числе и в спецслужбах, хотя Мелроуз об этом помалкивает. У нас уже было из-за этого несколько серьезных стычек. Это происходит так: время от времени за Мелроузом заезжает симпатичный и неразговорчивый господин в штатском, и они отправляются обедать в какое-нибудь местечко вроде «Атенея» или «Брукс клуб». Подкрепившись, этот господин дожидается, пока им подадут кофе, а затем шепчет Мелроузу на ушко какое-нибудь словечко. Обычно это происходит, когда газета нападает на какой-то след, раскапывает что-то щекотливое. И тогда Мелроузу говорят: ладно, старик, сам понимаешь, национальная безопасность и все такое, отзови своих волкодавов, возьми их на поводок. Иногда Мелроуз прислушивается к таким советам, а иногда вспоминает, что он все-таки либерал, и посылает собеседника подальше. В прошлую пятницу Мэлроуз был как раз на одном из таких обедов.

– В прошлую пятницу?

– Ага. А у меня, к сожалению, как-то вылетело из головы сообщить Мелроузу о нашем расследовании в отношении Хоторна. Как мне не стыдно! – слегка усмехнулся Дженкинс. – И когда он об этом узнал, то был весьма опечален. Если же говорить честно, он чуть не лопнул от злости. Хуже всего то, что этот неразговорчивый и безликий итонец[1] был хорошо информирован. Он знал не только о том, что мы раскапываем историю с Хоторном, но даже имя моего источника.

– Он назвал имя Макмаллена?

– Мелроузу? Да, назвал. И еще сообщил ему, что Макмаллен очень плохой человек. Что он не только наврал мне с три короба о выдающейся личности, но что старый итонец и его дружки уже давно положили глаз на Макмаллена, а им помогали двоюродные братики, что живут на другом берегу пруда. За ним следили, причем очень давно, и досье на Макмаллена существует уже много лет. Некоторое время они не заглядывали туда, но когда вытащили его с полки и сдули пыль, а это случилось прошлым летом, то увидели, что оно толщиной в несколько сантиметров.

– Подожди, дай мне сообразить. Значит, по словам Мелроуза, за Макмалленом еще раньше было установлено наблюдение? Кем? Британскими спецслужбами?

– Да. А прошлым летом к этому присоединились американцы. Объяснение тут очень простое: они занялись этим с прошлого июля по просьбе Джона Хоторна. – Дженкинс побарабанил пальцами по столу и продолжал: – Услышав все это, Мелроуз ударился в панику. У него началась одна из его истерик. Он попросил дать ему пару дней – они как раз приходились на выходные, – чтобы все хорошенько обдумать, и его итонский дружок согласился. А в половине восьмого утра в воскресенье ему лично позвонил его друг Джон Хоторн. И вот тогда действительно поднялась настоящая вонь.

Паскаль слушал Дженкинса не перебивая. Он размышлял над тем, как события выстраивались по времени. Хоторн позвонил Мелроузу на следующее утро после вечеринки у Мэри, а он и Джини в этот момент уже летели в Венецию.

– Ну и что же ты сделал? – обратился он к Дженкинсу.

– Я выторговал для себя немного времени. У меня это отлично получается. Я изобразил оскорбленную невинность, стал вешать Мелроузу лапшу относительно цензуры, заставил его почувствовать себя фашистом, а поскольку он искренне считает себя либералом, это на него подействовало. Он дал мне двое суток для того, чтобы принять решение. Естественно, при том условии, что я в течение этого времени ничего не напечатаю. И еще он согласился снова встретиться со своим итонским другом и потребовать у него более подробную информацию. Я сказал, что не верю всей этой туманной бредятине относительно слежки за Макмалленом и мне нужны хотя бы какие-то факты. То, как пытался обосновать это Мелроуз, было смехотворным. Он предположил, что Макмаллен либо мог быть агентом Москвы, либо запаздывать с выплатой налогов. Короче говоря, он снова побежал в «Атеней» или куда там еще. Я пришел на работу в понедельник утром, услышал, что случилось с Эплйардом, и поручил нашему римскому корреспонденту, чтобы он этим занялся. Я также затребовал всю информацию на Хоторна, какая только существует в природе. Это было моей ошибкой.

– Почему?

– Потому что какая-то сволочь настучала об этом Мелроузу.

– Кто это может быть?

– Пока не знаю, но со временем выясню, и тогда ему крышка. Однако Хоторн сделал еще один подход к Мелроузу вчера вечером. Мы как раз были на этом сраном ужине. Хоторн произнес свой ханжеский спич относительно свободы прессы, а потом отвел своего старого друга Мелроуза в уголок и как следует на него надавил. Упомянул, в частности, о клевете, о судебном преследовании за диффамацию и так далее. Мелроуз окончательно обосрался, и в итоге мы вернулись туда, откуда ушли. Он приказал похоронить эту тему.

– И ты согласился? Это было вчера вечером?

– Разумеется, я согласился. В каком времени мы живем? Но Джини теперь этой темой не занимается, и это хорошо. Это поможет убедить их в том, что я играю в мячик, а потом…

– А ты не играешь в мячик?

Дженкинс бросил на Паскаля острый взгляд. Стекла его очков блеснули.

– Ты не очень хорошо меня знаешь, Паскаль. А эта чертова Женевьева Хантер не знает меня вовсе. Когда-то я был мальчишкой из простой рабочей семьи. Учеником в обычной школе. Поэтому мне не очень нравятся кое-какие вещи. Мне, черт бы его побрал, не нравятся маневры хитрожопого Мелроуза. Мне, черт бы их побрал, не нравится, когда один старый итонец приглашает другого старого итонца на обед и принимается на него давить. Мне, черт бы их побрал, не нравятся «стопроцентные американцы» вроде Хоторна, которые проповедуют одно, а делают совершенно другое. И когда все они начинают на меня давить, я чувствую крысиную вонь. И начинаю понимать: если они все так забегали, значит, здесь что-то важное. Может быть, даже гораздо важнее, чем мы думали поначалу.