Джуди Кэролайн - Мэгги и Джастина Страница 18

Конечно, Клайд был талантлив. Он был добросовестен, внимателен, скрупулезен, он не жалел труда и смог извлечь из Джастины больше, чем любой другой режиссер. Он знал, на что она способна, и, знакомый с каждой ее интонацией, каждым выражением ее глаз, каждым движением ее тела, мог преподать ей советы, которые помогли ей сыграть одну из своих непревзойденных ролей. Она была благодарна ему, что он принял ее обратно в театр после возвращения из Америки.

Но вместе с тем Клайд был невероятно тщеславен. Иногда Джастину выводил из себя его самодовольный вид, когда он рассказывал о своей очередной победе в женском обществе или добивался заключения выгодного контракта на постановку на стороне.

А поскольку годы проходили, Клайд неизбежно старел и с каждым годом, с каждым месяцем становился все занудней. Он постоянно рассказывал о всех своих движениях, причем делился самыми мельчайшими подробностями, как и в этот раз, когда описывал свое посещение любительского театра в Челси. Он теперь стал хвастаться не только своими творческими достижениями: с возрастом Клайд стал невероятно кичиться своей внешностью. Похоже, в молодости его красота казалась Клайду чем-то само собой разумеющимся, теперь же он начал обращать на нее большое внимание и не жалел никаких трудов, чтобы уберечь то, что от нее осталось. Джастина иногда отмечала, что он становится похожим на павлина. Клайд не мог пройти мимо зеркала, не взглянув в него. Он всячески напрашивался на комплименты и сиял от удовольствия, когда ему удавалось их добиться. Хлебом его не корми, только скажи, как он хорош. Джастина порой горько усмехалась, глядя на своего режиссера в те минуты, когда на него было обращено всеобщее внимание. Тогда он сиял таким счастьем, что Джастина даже опасалась, чтобы он не лопнул от самодовольства. В общем, в этом были во многом виноваты окружающие, потому что они в течение многих лет твердили ему, как он прекрасен, и теперь он просто не мог жить без лести. Это была его ахиллесова пята. Безработной актрисе достаточно было сказать ему в глаза, что он неправдоподобно красив, как ему начинало казаться, будто она подходит для той роли, на которую ему нужен человек. Джастина подозревала, что на самом деле Клайду нужно только одно — чтобы все вокруг восхищались им.

Джастина была одной из самых высокооплачиваемых актрис в Лондоне, и это поведение режиссера порой смешило ее. Однако она прекрасно понимала, что в один прекрасный день его очередное увлечение может обернуться настоящим романом и, как всякий творческий человек, Клайд потеряет голову и откажет ей в роли. Джастина никогда не любила его по-настоящему, но восхищалась им как режиссером. Клайд тоже оказывал знаки внимания, не выходившие за рамки приличий. Понимая, что Джастину волнует сейчас только сцена, Клайд даже не пытался подступиться к ее сердцу. В благодарность за это она никогда не капризничала, не уставала, не жаловалась на самочувствие — в общем, не делала всего того, чем обычно занимаются звезды или актрисы, мнящие себя таковыми. Клайд отвечал ей взаимной доброжелательностью, но Джастина вполне трезво отдавала себе отчет в том, что когда-нибудь это может закончиться.

Похоже, что этот момент наступил…

Марк почувствовал, что перед спектаклем нужно поднять Джастине настроение, и, словно угадывая ее мысли, произнес:

— Мне кажется, что все, что в Клайде есть лучшего, он воплощает в своей работе. Таким образом, для жизни ему остается только предрассудки и заблуждения. Из всех служителей музы, которых я прежде знал, только бездарные были обаятельными людьми. Талантливые обычно живут своим творчеством и поэтому сами по себе совсем неинтересны.

Джастина вскинула голову:

— Ты пытаешься утешить меня?

Пораженный ее проницательностью, Марк некоторое время молчал, но затем постарался сделать вид, будто ничего неожиданного не произошло.

— Я просто пытаюсь объяснить тебе про Клайда, — сказал он нарочито бодрым тоном. — Не надо делать трагедию из того, что он увлекся какой-то молоденькой актрисой, это в крови у всех режиссеров. К тому же, как ты видишь, он слегка постарел и любому, даже самому незначительному, флирту придает вселенское значение. Он готов раздуть до размеров настоящего страстного романа даже деловой ужин с какой-нибудь пожилой дамой, которая жертвует деньги на наш театр.

— Я рада, что ты не считаешь его бесчувственным, — сказала Джастина, — разумеется, он не такой. Но я чувствую, что то, что с ним сейчас случилось, подействовало на меня так, как не должно было подействовать. Мне кажется, что все близится к развязке какой-то удивительной пьесы под названием «Моя жизнь». Все это похоже на жуткую, отталкивающую красоту греческой трагедии, в которой я сыграла главную роль, но которая еще не совсем ранила мне душу.

— Это любопытно, — сказал Марк. — Да, очень любопытно. Я думаю, что объяснить это можно вот как: часто подлинные трагедии в жизни приобретают такую непривлекательную форму, что оскорбляют нас своей грубостью, крайней нелогичностью и бессмысленностью, хотя Клайду нельзя отказать в изяществе. Как настоящий человек искусства, он придает даже самому бессмысленному содержанию великолепную форму.

Джастина поморщилась.

— Но ведь это вульгарно.

— Да, ты права, — согласился Симпсон, — мы чувствуем в таких событиях только грубый зов животных инстинктов и восстаем против них. Но случается, что в жизни мы наталкиваемся на драму, в которой есть и элементы художественной красоты. Если это подлинная красота, то нас захватывает драматизм события, и мы неожиданно замечаем, что мы уже больше не действующие лица, а только зрители этой трагедии, или, вернее, то и другое вместе. Мы наблюдаем со стороны самих себя, и нас увлекает сама необычность такого зрелища. Ну что в сущности произошло? Клайд увлекся очередной начинающей актрисой. В моей жизни тоже бывало такое, и не один раз.

Он вдруг покраснел, из чего Джастина сделала вывод, что Марк говорит совершенно искренне. Ей нравилось это его качество, потому что мало кто вокруг нее мог похвастаться такой бурной жизнью и такой детской непосредственностью, которую он смог сохранить в своей душе.

— Если бы все это было вечно, то я поверил бы в настоящую любовь и преклонялся бы перед ней, — продолжил Марк, — но все, кто любил меня, после нашего расставания прекрасно жили и здравствовали. Эти женщины выходили замуж, становились скучными и несносными. Сразу же после того, как я остывал от подобного увлечения, я старался забывать обо всем, что произошло со мной. А они при встречах сразу же ударялись в воспоминания. Нет, это не для меня. Человек должен вбирать в себя краски жизни, а никогда не помнить деталей. Детали всегда банальны.