Ариана Селеста - Проклятье Ван Гога Страница 18

Нечто опасное и непредсказуемое мелькнуло в его глазах. Он схватил её за руку, притянул к себе спиной и прикусил шею. Ева выдохнула вместе с порывом свежего воздуха, влетевшего в окно, она отбросила голову назад и оперлась ладонями о полотно, отпечатывая этот момент навсегда там, где голубая краска брызгами наметила крылья, где неуловимые блики сверкали серебром.

Он склонился надо мной, целуя пульс на моей шее, теряясь в моих волосах. Я не понимала, как все эти годы я жила без него, без его черных глаз и совершенного лица, без его нежных рук и голоса, от которого замирало моё сердце. Мне казалось, что более идеального момента нельзя было и придумать, мне чудилось, что я стала им, а он — мной. Когда я потеряла ощущение самой себя, когда его губы нашли мои, я умерла и родилась заново. Кейн стал моим создателем, творцом, художником, создающим новые образы, которые родились в его душе. Кейн подарил мне жизнь.

Мы любили друг друга, пробовали друг друга на вкус, дышали и наполнялись друг другом, прижимались друг к другу телами, словно этого нам было мало. Мы любили, насыщаясь неровным дыханием и сердцебиением, нежными касаниям и трепетом, переворачивающим всё наше существо. Мы наслаждались этим моментом, секундой, словно эта ночь никогда не закончится. Мы не заботились ни о чём, кроме этого момента.

Я любила его руки, я любила его губы, я любила его всего, я любила Кейна, я ощущала себя живой, принимая его в себя всего без остатка — и его тело, и его душу. Я не могла сравнить это ни с чем.

Обрывая моё дыхание, Кейн делал толчок и забрался так глубоко, что, казалось, доставал до самого моего сердца, после он подавался назад, чтобы делать это снова и снова. Впиваясь в холст, мои ладони оставляли красные опечатки рук там, на крыльях из серебристых брызг. Его ладони легли поверх моих, две пары рук — две судьбы, сплетённые вместе.

Глава 11

Моё первое знакомство с реальным миром

Мелкая насыпь щебенки глухо шелестела под колёсами велосипеда, пока я пробиралась вглубь большого переднего двора. Вот я и дома. По обе стороны расположились любимые розовые кустарники мамы. Немного поодаль стояли беседка и две лавочки из светлого мрамора. В детстве я часто играла здесь, воображая, что это мой собственный замок, спрятанный в колючих розовых кустах.

Я поставила велосипед на прежнее место и, стараясь не шуметь, вышла из гаража. Стояла пугающая тишина: ни ветра, ни единого звука, как будто мой дом превратился в голливудские декорации — бутафорский фасад и даже напольные вазы с высохшими георгинами были как настоящие. Стряхнув с себя паутину мрачных мыслей, я подошла к беседке, поднялась по ступеням и, сев на перила, прислонилась головой к колонне. Вдалеке огнями мерцал ночной Лос-Анджелес, его сияющее сердце пульсировало в унисон с моим. Где-то там, чуть севернее от меня, где виднелся покрытый туманом океан, остался Кейн. Мириады звезд мерцали как маленькие светлячки, перешептываясь на неизвестном мне языке. Одна из них была нежно-лилового цвета, она то становилась ярче, то снова затухала и вдруг, сорвавшись, полетела сквозь кобальтовое небо вниз. Я затаила дыхание и загадала желание… Одно единственное…

Я посмотрела на дом, желая убедиться в том, что все спали. Так оно и было. Не спали лишь мои воспоминания о сегодняшней ночи да мой отец — в его кабинете всё ещё горел свет. Спрыгнув с перил, я медленно подошла к дверям, тихо отперла замок и прокралась внутрь, пока никто меня не увидел.

В доме было темно и тихо. Я поднялась в свою комнату и, увидев своё отражение в зеркале, расхохоталась: волосы торчат в разные стороны, глаза безумные, глупая улыбка на все лицо, отпечатки его пальцев виднелись везде, где кожа была оголена. Я залезла под душ, включила горячую воду, и бесконечно долго мылась, пританцовывая и играя с клубами пара.

Внезапно я почувствовала острую необходимость обнять отца. Мне хотелось поговорить с ним, казалось, во всей Вселенной он был единственным человеком, способным меня понять. Отец никогда не ложился рано и, наверное, он, как всегда, работал в кабинете.

Я подошла к комоду, открыла верхний ящик и, вытащив оттуда любимую фланелевую пижаму, отправилась на кухню. Свет во всём доме давным-давно потушили, было очень тихо, поэтому даже мои лёгкие шаги звучали слишком громко. Я не стала включать свет на кухне. Открыв холодильник, я достала два карамельных конуса и направилась с ними в папин кабинет. В детстве, когда мне было одиноко, или я не могла уснуть, я всегда приходила к нему, забиралась на его колени и засыпала. Даже если отец был занят, он бросал все свои дела и проводил со мной время, обнимал меня, забирал все тревоги, и я вновь чувствовала себя в безопасности, в одно мгновение забывая обо всех своих страхах.

Поднявшись на цыпочках второй этаж, я подошла к двери кабинета и услышала его голос.

— Рон, тупица! — крикнул отец, — я даю тебе последний шанс, конченый ты ублюдок, если завтра товар не будет у меня на складе, я собственноручно тебя расчленю! Ты меня понял?!

Я замерла в удивлении, услышав крики отца, ведь мне казалось, что он и злиться-то не умеет. Последовало молчание. Он слушал, что говорила ему трубка.

— Меня вообще не интересует, кто в этом виноват! Ты ещё спрашиваешь?! Я хочу, чтобы ты засунул дуло в вонючую жопу этого мудака и вышиб из него всё его черное дерьмо. С Ван Гогом я сам разберусь, ты понял?! Работай, — сказал он уже более спокойным тоном, — для исполнения этого заказа ты можешь нанять кого угодно. Но Ван Гог не должен обо этом знать.

«Мой товар? Ван Гог? Простелить кому-то…» — у меня подкосились ноги, и я уже собралась было удрать, пока не услышала ещё что-нибудь, как вдруг прогремел голос Пола.

— Как долго ты собираешься держать Ван Гога? Если бы не он, мы получили бы всё бабло и не делились с ним половиной прибыли. Этот ублюдок мне поперёк горла встал! Если ты дашь добро, я с удовольствием уберу его да заберу всё то, что должно было принадлежать нам, но сейчас почему-то висит на стенах его дома. Наверное, он смеётся над нами каждый раз, когда смотрит на свою коллекцию.

— Успокойся, мой мальчик, — ровным голосом сказал отец, — всему своё время. Пока он нам нужен, но как только придёт момент, ты лично его уберёшь. Убив Ван Гога сейчас, мы развяжем войну, и это сыграет против нас, — кресло скрипнуло, послышался стук стекла, затем — плеск, — и потом, наше с Ван Гогом сотрудничество приносит мне больше денег, чем всё остальное. С какой стати я буду убивать курицу, несущую золотые яйца? Он мастер своего дела, на самом деле, нет никого лучше Ван Гога. Никто не сможет подделать картины так, как это делает он! Они даже экспертизу проходят без проблем. Вот если бы узнать его секрет… — рассуждал отец. Пол пробурчал что-то невнятное, — почему больше никто не может делать такие копии? Ведь талантливых художников масса, но никто из них и близко подобрался к его уровню мастерства. Как бы я не относился к нему лично, я признаю, что, во-первых, он гениальный засранец, а, во-вторых, его мозги стоят сотни других.