Ли Сын У - Тайная жизнь растений Страница 18

13

Позже я понял, что всколыхнуло мою душу в тот момент, когда я смотрел, как брат лежит на кровати, отвернувшись к стене и с головой накрывшись одеялом.

Мне нужно было подышать свежим воздухом, и я вышел прогуляться к императорским гробницами — дойдя до конца тропинки, я снова увидел, как тонкие, нежные ветви стиракса обвивают могучую сосну, передо мной снова была непроглядная темнота дремучего девственного леса. В тот момент на меня снизошло озарение. Я будто увидел перед собой лицо брата и внезапно понял: больше всего на свете ему нужна Сунми. Психиатр сказал, что первый шаг к выздоровлению пациента может быть сделан только тогда, когда обнаружена причина заболевания. Если так, Сунми была единственным спасением для брата. Не девицы с лотосового рынка, а Сунми. Я не собирался настаивать на этой очевидной истине. Я не собирался выяснять, как брат расстался с Сунми, где сейчас она и что делает. Хотя именно это больше всего интересовало меня. Потому что образ Сунми еще не стерся из моего сердца. Я не хотел снова делать свою жизнь частью мира, в котором жила она, и не хотел снова втягивать ее в ту реальность, в который жил сам. Это слишком сложно. Я не забыл ее. Я и не думал, что должен ее забыть. Достаточно того, что я жил в другом мире. В мире, где нет ее. Мой побег из дома был попыткой убежать от нее, и отчасти эта попытка была успешной. С этой точки зрения даже к лучшему, что я не нашел Сунми рядом с братом, когда вернулся жить домой. Иногда я вспоминал, как она пела под гитару, и мне казалось, что я слышу ее голос. И по-прежнему я представлял себе, что она поет только для меня одного, и слишком смелые мечты заставляли меня смущенно улыбаться. Ее не было в моей жизни — это было хорошо и правильно.

Но теперь все изменилось, моя душа требовала, чтобы я нашел Сунми. Это было не логичное решение, а просто импульс, но такие внезапные озарения были в моем характере, я верил в иррациональное и необъяснимое. Я думал, что должен найти Сунми так, будто это было мое домашнее задание, я не планировал, что буду делать, когда найду ее, я просто не мог ждать. Охваченный нетерпением, я заспешил домой.

Брат совсем обессилел и будет еще некоторое время спать. В любом случае, сейчас прийти и говорить с ним о Сунми — нельзя. Можно было бы посоветоваться с отцом, но я сомневался, станет ли он вообще о чем-либо говорить со мной. Однако мне хотелось поговорить с ним — то, как он ухаживал за братом, произвело на меня огромное впечатление. Я был глубоко тронут этой, доселе неизвестной мне, стороной его характера. Первый раз в жизни мне пришло в голову, что я совсем не знаю отца. Да разве только его? Спросить, что я знаю о матери, о брате — да, признаться, толком ничего. Мы очень мало времени проводили вместе, в кругу семьи. Мне стало грустно. Печаль переполняла мое сердце. Будто боясь, что расплещу все чувства, и в сердце ничего не останется, я что есть мочи бежал домой.

Отец смотрел телевизор. Если он не играл в шашки сам с собой, не поливал цветы или не ушел прогуляться, значит, сидел перед телевизором. По пятидесяти каналам, в том числе кабельным, круглые сутки транслировались разные передачи. Но отец их не смотрел. У него всегда работал один и тот же канал, посвященный игре в шашки. Он не включал ни новости, ни сериалы. Похоже, его не интересовали никакие события в мире, он даже газет не читал. Собственно, как и я.

Отец выглядел усталым. Он даже не шелохнулся, когда я принес ему кофе. Я поставил перед ним чашку и, проследив за его взглядом, тоже сосредоточился на экране телевизора. Отец сидел, уставившись на шашечную доску. Может быть, он таким образом пытался оценить свои собственные силы в игре. Но я в шашки не играл, и мне эта передача показалось невыносимо скучной. Пока я пил кофе, отец сидел, не отрываясь от этого занудства на экране, он не сделал ни глотка из принесенной мной чашки и, будто вообще не замечая, что я рядом, смотрел передачу. Похоже, пока она идет, поговорить с отцом не удастся, но я понятия не имел, когда игроки закончат партию. Делать нечего, я допил кофе и, забрав свою чашку, вышел из комнаты.

Впервые за долгое время я достал свою дорожную сумку, расстегнул молнию внутреннего кармана и нащупал там кассету с записью песен Сунми. Во время моих скитаний вдали от дома я всякий раз, когда накатывали воспоминания, ставил эту кассету и слушал, как она пела. Я ни разу не подумал, что должен забыть ее. Ни разу даже не попытался. Так что причин не слушать эту запись не было. Наоборот. Я слушал ее пение снова и снова и задавал направление моей упрямой страсти, которая рвалась на волю. Если бы не эти песни, я бы, наверно, бросился к Сунми. Но, вернувшись домой, я перестал слушать кассету. Я не открывал дорожную сумку ни под каким предлогом. Отчасти из-за брата, отчасти из-за того, что я научился контролировать свою страсть и без этой кассеты. Может быть — сознательно или неосознанно, не знаю — я и домой-то решил вернуться, потому что смог справиться со своими чувствами.

Я вставил кассету в магнитофон и подключил наушники. Я не хотел ни с кем делить песни Сунми. Все было как раньше, ничего не изменилось.

Вот моя душа, для тебя слепила ее.Так давно она ждет лишь тебя —Долго ли ждать еще будет сердце мое?Неужели не взглянешь хоть раз?Пока душа не растаяла,Пока не сгорела дотла, как свеча,Сделай фото души моей, мастер.Пока она, как огонь, горяча.

Звуки ее песни обволакивали меня подобно благоуханному аромату. Все было как раньше. Ничего не изменилось.

14

Найти Сунми было несложно. В конце концов, подобные вещи были моей работой. Я прекрасно помнил, где жила ее семья несколько лет назад. У меня даже адрес был записан и телефон. Первым делом я позвонил ей. На мою просьбу позвать Сунми какая-то пожилая женщина с хриплым голосом заявила, что здесь таких нет, и бросила трубку. Я набрал телефон справочной, 114, и узнал новый номер Сунми.

Как сказали мне в регистрационном бюро, три года тому назад ее семья переехала. Но они по-прежнему жили в Сеуле, причем недалеко от старого дома. Я опять позвонил — уже по новому номеру. Не знаю точно, кто взял трубку, но, скорее всего, этот низкий голос принадлежал ее отцу. Я попросил позвать Сунми — мужчина переспросил в ответ, кто это, — я колебался, не зная, что ответить. Кем я ей прихожусь? И, что еще важнее сейчас, как мне представиться ее отцу?

— Вам нужна Сунми? — В его голосе зазвучали нотки удивления и беспокойства.

Первое, что мне пришло в голову, это назваться ее старым другом. Похоже, мой собеседник не особо-то поверил мне, потому что коротко ответил, что ее нет, и повесил трубку, даже не спросив моего имени.