Марианн Кейс - Ангелы Страница 18

На самом деле он не выглядел как человек, чахнущий от тоски. Он все еще был, говоря языком моей матери (хотя о Гарве она этого никогда и не говорила), «видным мужчиной». Я смутно осознавала, что в данных обстоятельствах нужно думать не об этом. Это несущественно. Но о другом я думать не могла. Почему? Из-за шока? Или, возможно, Анна была права, а «Космополитен» не прав, и я была в депрессии?

– Почему именно Лос-Анджелес? – сухо спросил Гарв.

– А почему бы и нет? Там Эмили!

Он посмотрел на меня, но я не поняла, что означает этот взгляд.

– У меня нет работы и… ты знаешь… – оправдывалась я. – Я вполне могу уехать. Знаю, что нам нужно многое уладить, но…

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. У меня обратный билет с открытой датой. Примерно через месяц.

– Месяц, – устало произнес Гарв. – Ладно, поговорим, когда вернешься.

– Да уж, это что-то изменит.

Не хотела я, чтобы мои слова прозвучали так желчно.

Словно ядовитое облако, по комнате поползла злоба. Потом – раз! – и она исчезла, и мы снова стали взрослыми и вежливыми.

– Нам действительно нужно поговорить, – сделал ударение Гарв.

– Если я не вернусь через месяц, можешь приехать и вытащить меня оттуда, – постаралась я пошутить. – Тогда мы найдем себе адвокатов и так далее.

– Да.

– Надеюсь, ты не бросишься искать его раньше времени, чтобы опередить меня.

Я думала, что это прозвучит беззаботно, но вышло довольно ехидно.

Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.

– Не беспокойся. Я дождусь твоего возвращения.

– Работать я не буду, так что для погашения кредита отдам тебе деньги из тех, что были запланированы на покупку «милых дамских штучек».

У нас с Гарвом был общий счет в банке, но у меня имелся и свой собственный. На него каждый месяц я клала небольшую сумму денег. Этот счет покрывал расходы на непрактичные сандалии и ненужные блески для губ. И я не чувствовала себя виноватой из-за того, что растратила деньги, предназначенные для погашения кредита. Некоторые мои подруги, например Донна, недоумевали, как мне удалось выцыганить у Гарва право на эти деньги. Но на самом деле это была его идея. Он же в шутку придумал этому счету название «милые дамские штучки».

– Да забудь ты об этом кредите! – вздохнул он. – Я сам выплачу его. Тебе понадобятся деньги со счета «милых дамских штучек» на покупку милых дамских штучек.

– Я тебе все верну. – Я испытывала облегчение, что у меня будет больше денег на поездку в Лос-Анджелес. – Можно, я приду к тебе и заберу кое-какие мои вещи?

– Почему бы и нет?

В его голосе послышались нотки вины. Он явно пытался защищаться. Гарв на все сто понимал, о чем я, но притворялся, что не понимает. А я не стала разъяснять. Между нами все было так запутано и многое было недосказано. Мои слова означали вот что: если у него кто-то есть, я не хочу об этом знать.

– Это твой дом, – сказал Гарв. – Тебе принадлежит половина.

Только тогда мне в голову пришло то, о чем следует подумать любому человеку, чей брак распался. Первая здравая мысль. Нам следует продать дом. Туман рассеялся. Я увидела свое будущее, словно мне показали фильм. Мы продаем дом. Мне негде жить. Ищу новое жилье. Пытаюсь построить новую жизнь. В одиночестве. И кем я стала бы? Мое самоощущение так прочно связано с браком. Без него я даже не знаю, кто я.

Все рушилось. Я словно парила в пустоте в каком-то безвременье. Но в тот момент я об этом думать не могла.

– Ну, как в целом твои дела? Ты в порядке? – спросил Гарв.

– Да. Относительно. А ты?

– Да. – Он натянуто улыбнулся. – Относительно. Не пропадай.

Тут он странно дернулся в моем направлении. Хотел меня обнять, но в итоге просто похлопал по плечу.

– Конечно.

Я скользнула в сторону, прочь от жара его тела и такого знакомого запаха. Мне не хотелось приближаться к нему слишком близко. Мы попрощались как чужие люди.

Я смотрела в окно, как он уходит. Это мой муж, сказала я себе и сама удивилась. Это казалось нереальным. Скоро он станет бывшим мужем. И вместе с ним уйдет целое десятилетие моей жизни. Он удалился на значительное расстояние и скрылся за изгородью. Я до чертиков разъярилась. Мне хотелось вдохнуть, насколько хватит легких, а потом заорать, что есть сил: «Вали! Мотай к своей Любительнице Трюфелей!» Но я остыла так же быстро, как и накалилась. Снова мне стало тяжело, как будто что-то во мне умерло.

Элен была единственной, кто одобрил мою поездку в Лос-Анджелес.

– Молодчина! – сказала она. – Только подумай, какие там мужики! Просто класс! Серфингисты. Загорелые тела. Выгоревшие волосы, спутанные и покрытые океанской солью. Кубики на животе. Мускулистые икры, натренированные катанием на досках.

Помолчав, она заявила:

– Господи, мне стоило бы поехать с тобой!

И тут меня задело за живое. Я одинока. Одинокая женщина за тридцать. Десять лет я провела как в коконе под защитой своего брака. И не представляла, каково это – жить самой по себе. Разумеется, я знала об одиночках, о жизни тридцати-, сорокалетних людей, не состоящих в браке. Я знакома со статистикой. У женщины за тридцать больше шансов быть похищенной преступниками (думаю), чем получить предложение руки и сердца.

Я видела, как мои незамужние сестры и подруги ищут настоящую любовь. Они кучкуются и обсуждают, куда же подевались все нормальные мужики, если ничего не выходит. Но мой интерес носил отвлеченный характер. Я тоже размышляла над тем, куда подевались все нормальные мужики, но вообще-то мне было наплевать. Нос я особо не задирала, разве что неосознанно, но, как говорится, дьявол гордился да с неба свалился.

Теперь у меня нет мужика. И я ничем не отличаюсь от Эмили, Шинед и всех остальных. Хотя, честно говоря, мне и не нужен никто. Я не хотела больше быть с Гарвом. И меня словно заклинило. У меня уже не хватало фантазии, чтобы представить себя с кем-то еще.

И тут меня посетила вторая здравая мысль. Моя жизнь кончена. Это единственное, в чем я уверена. Единственная константа в зыбком мире. Я ухватилась за эту мысль. Как ни странно, мне стало легче.

Очередь к стойке иммиграционного контроля длилась вечно. Наконец я протянула свой паспорт здоровому неприятному парню. Не важно, к какой именно стойке вы подойдете, за ней будет такой же парень. Где-то должна быть фабрика, где их строгают. Он с неприязнью посмотрел на меня. А я поймала себя на мысли, что думаю, женат он или разведен. Сразу оговорюсь: не потому, что он мне понравился. Тот же самый вопрос я задавала себе о женщине, которая сидела в самолете рядом со мной. И я уверена, что она мне не нравилась. Просто мне не хотелось быть одной в своем одиночестве.

Мои размышления были прерваны. Парень за стойкой рявкнул: