Мария Голованивская - Противоречие по сути Страница 18

– Только «мерси» и «бонжур». А разве так уж необходимо женщине разговаривать? (Смешок.) Ведь кто-то из великих, кажется, Цицерон, сказал одной из своих наложниц: «Молчи и будь прекрасной», – женский голос сзади.

– Сказал, сказал, причем, заметьте, на чистом французском языке и без малейшего акцента.

– Да, древние знали много языков (вздох). Вы не курите?

– Балуюсь.

– «А 1»! – Радостно и победно.

– Ранен.

– «А 2»…

По совету друзей, привез шмат сала, водки, черного хлеба и гречки. «Оставим на Рождество, русский стол, русский стол». И, конечно же, со вздохом про огурчики, про «икра стоит бешеных денег», про скупые местные застолья.

Мы молча переглянулись со стариком.

– В 1525 году Бернардино Луини, ученик Леонардо да Винчи, начал писать знаменитую фреску над алтарем храма Сайта Мария дель Грациа в Саронно.

– Писал фреску, а думал о ликерчике? Продолжает укреплять знакомство. Перешли на ликер. Крепость повышается, но не сдается. Щелкнула зажигалка.

– Ну и…

– Он выбрал в качестве модели, чтобы написать Мадонну, молодую вдовицу, которая жила при храме. Вдовица была очень польщена и в благодарность угостила Бернардино ликером, который сама приготовила из фруктов, что росли у нее в саду. Так и появился знаменитый ликер «Амаретто ди Саронно», – преподавательские нотки, венчающие финал истории.

– Значит, вдовушкин рецепт?

– Простите, вы не могли бы не курить, ведь мы снижаемся, – я попросил ее очень любезно, даже мягко, приоткрыв губы в вальяжной улыбке, я как бы подсказывал ей, что нужно сделать, а не просил.

– О чем вы? – резко переспросила она. – Что вам нужно? Я не понимаю!

Я не стал повторять просьбу.

– У вас очень красивые часы, – наконец сказал мой сосед.

Я видел, что он то и дело поглядывал на них.

– Верно, – согласился я.

Я развернул руку и замер: секундная стрелка стояла. Часы показывали половину десятого.

15

Господи, еще и эта госпожа Пишон! Но почему именно теперь, зачем именно теперь! В отделе на письменном столе записка: «Петр Иванович! Вас добивается некая госпожа Пишон, Элен Пишон. По ее словам, из „Пари Матч“. Хочет интервью о Вашей последней „японской экспедиции“»… и т. д. Я знал, что Элен ищет со мной встречи – старинная знакомая, подружка из эпохи шестидесятых, прошедшая все стадии увлечения и увлеченности тем, что здесь: интеллектуалами и алкашами, чиновниками и доносчиками, влюбилась в вологодского поэтишку, зачитывавшегося Плинием, цитировавшего латынь с гортанным оканьем и путавшим все на свете ударения, умыла и вывезла, содержала и упрекала, поколачивал ее, поддразнивал в теплые минуты «пустышечкой», но уплетал за обе щеки все, что накладывали, так и не выучил ни словечка из их «тарабарщины», приезжал туристом в дорогой коже и кашне, детей родила, развелись, любила сюда приезжать, восторгалась, осуждала, последнее время, опасаясь дружеских просьб и неумеренных визитов, обожала мамины голубцы, наконец, вынесла окончательный вердикт: «Русские умеют только писать стихи – и больше ничего», не забывая с неумолимой четкостью каждую, пускай даже копеечную, трату запротоколировать и потом списать с налога, поместив ее в графу «деловая встреча» или «расходы, связанные с профессиональными интересами». О том, что она здесь и ищет со мной встречи, мне рассказала мама, она дозвонилась ей на дачу, радостно сообщила, что привезла ее любимого вербенового чаю, спросила, не ожидает ли она меня, мама опять упрекнула меня, что не еду к ней, тоскливо по вечерам, телевизор осточертел, ягоды, Лелька уже дважды приезжала к ней, а я так редко вижу дочь, подышал бы, чего в городе сидеть – душно, я обещал, понимая, что не приеду.

– Ну вот, дорогуша, наконец-то до тебя добралась. – Мягкий голосок Элен в трубке на следующий день после записки во вторник, – запропастился, – с этим словом справилась с трудом, – нам надо повидаться, теперь у меня к тебе не только любовь, но и дела, Сегодня увидимся, ОК? Нормалек?

– Батюшки, какие слова! Где набралась таких изысков?

– Каждый день читаю русские газеты, очень быстро двигается язык. Плохое слово?

– Так говорят только мужчины. Подростки и работяги. И чаще всего под рюмочку. Выпиваешь с утра?

Смеется. Я просчитываю время. Половина одиннадцатого. Если куда-то ехать, значит, можно встретиться в половине первого. В пять урок с Наташей. Неужели Наташа так ничего и не скажет? Если ее это ничуть не тронуло, то она была бы раздражена, ведь не каждый же день она так, в коридоре с мужчиной, который, по меньшей мере, вдвое старше ее. Но ведь для чего-то она пошла на это, в общем, сама, сача все так развернула, хоть что-то она должна сказать, хоть полслова?! Урок с Наташей в пять. Может быть, она ждет чего-то от меня? Намека? Проявления чувств! Может быть, после того, что было, она считает, что я должен каким-то образом дать ей понять…

– Я могу зайти к тебе сегодня в три, идет?

– В три не могу, Элен, может быть, завтра?

– Завтра мы едем к твоей маме на дачу, она говорит, что ты занят работой, но, может быть, поедешь с нами, и там?

– Кто это «мы», Элен? Нет, завтра я не могу.

– Приеду в пятницу, в субботу еду домой. В пятницу, часов в семь, хорошо? Только я не хочу, чтобы нам мешали, мне для работы с тобой нужен всего час времени для интервью, знаешь, как будет называться?

По пятницам в пять мы тоже обычно встречались с Наташей, значит, только сегодня в одиннадцать тридцать – двенадцать.

– Как?

– «Петр Великий – капитан Немо двадцатого века». Пойдет?

– Это я Петр Великий? Ты можешь быть у меня к половине двенадцатого?

– В двенадцать у меня встреча. А совсем вечером?

Я боялся занимать вечер после урока. А что, если мы, наконец, разговоримся, Наташа задержится, неужели я скажу ей: «Знаешь, сейчас придет Элен Пишош?»!

– Послушай, – я почти умолял ее, – мы не виделись с тобой сто лет, неужели ты не можешь выкроить для меня часок, давай не в половине двенадцатого, давай в час. В половине второго на крайний случай.

Я боялся, что она засидится. С половины второго до пяти – три с половиной часа. Уложимся.

– Я попробую к половине третьего.

Конечно же, опоздала. Ввалилась взъерошенная, в майке и цветастых шортах, в начале четвертого, сильно располневшая, неуклюжая, в руках – бесконечные пакеты с сувенирами, я моментально уступил ее отработанному «выпьем», глотнули теплой водки, она совершенно не замечала, что я нервничаю, что я смотрю постоянно на часы, на мое «у меня неожиданное срочное дело около пяти, у нас всего час, поэтому давай сделаем интервью, я дам тебе несколько последних статей, допишешь сама, а вечером встретимся, поболтаем» – не отреагировала никак, уселась в кабинете в кресло нога на ногу, скинула пыльные босоножки, все время яростно расчесывала серую щиколотку…