Екатерина Вильмонт - Девственная селедка Страница 18

– А украшения вы делаете сами?

– В основном да, но и подруга тоже кое-что делает. Иногда я что-то заказываю… Вот так…

Он спрятал карточку. Домашнего телефона и адреса она не дала, но это уже неважно. Все равно приглашение прозвучало.

На прощание он поцеловал ей руку.

– Спасибо за хороший вечер и за массаж, – улыбнулась она.

От этой улыбки у него перехватило дыхание.

– Рад был оказаться полезным. Спокойной ночи, Лали.

1987 год

Накануне свадьбы Ева получила телеграмму. Бабушка Варвара Семеновна внезапно умерла. Умерла во сне.

Ева рыдала, Георгий Иванович был мрачен. И даже, как ни странно, не пытался ее утешить.

– Иваныч, это дурной знак… – вдруг прошептала Ева. – Накануне свадьбы…

– Ерунда!

– Но я должна поехать…

– Мы полетим вместе, на самолете. После ЗАГСа, – твердо произнес он. – Расписываемся в двенадцать, а самолет в четыре, я узнавал.

– Я боюсь на самолете…

– Маленькая моя, ничего страшного. Но иначе мы не успеем на похороны. А может мне одному, ты же все-таки в положении, – вдруг растерялся он.

– Нет, я должна попрощаться с бабушкой… Пусть… Я полечу, я знаю, беременные летают… А с тобой мне и бояться нечего. Я просто дура.

Утром Ева долго мыла лицо холодной водой.

– Иваныч, не видно, что я плакала?

– Нет, видно только что ты невероятно красивая и грустная, все подумают, что ты грустишь оттого, что муж у тебя старый и бедный.

Она фыркнула.

– Старый и бедный, я тут вот что подумала…

– Ну?

– Что ж, если я возьму твою фамилию, я буду Ева Браун?

Он засмеялся. В самом деле, что-то не то…

– Но по паспорту я вообще-то Евлалия.

– О! А я и не знал… Тогда будет так. Ты начинаешь совсем новую жизнь, и в этой новой жизни тебя будут звать Лали. Лали Браун.

Часть вторая

Платону опять приснилась Ева. И что бы это значило? Неспроста наверное после стольких лет она вдруг стала являться ему во сне. Может, надо все-таки съездить в Москву? Он даже не был на похоронах родителей. Наверное, надо побывать на кладбище… Но при чем тут Ева? Она даже не была его большой любовью. Просто красивая девочка, скромная, славная, вкусно делала пельмени… Хорошо, что она меня тогда бросила. Это явилось стимулом пересмотреть свою жизнь… Но в Москву все же стоит слетать, хотя бы на неделю. Как говорится, поклонюсь могилам и назад, в Нью-Йорк. Но причем тут Ева? Глупость какая-то…

Как странно все-таки иной раз шутит жизнь. Этот человек, Родион… Он мне нравится, хоть я и понимаю, что он мне не нужен. Мне на самом деле никто не нужен, но в нем есть что-то приятное, и я была бы рада, если б он приехал в Мюнхен. В нем нет агрессии. Я убеждена, что нравлюсь ему, нет, он даже, возможно, влюблен в меня, но все-таки внял моему предупреждению и ведет себя безупречно. Может быть, даже слишком? закралась вдруг крамольная мысль. Ох нет, невозможно… Нельзя… Пошлый курортный роман всего через полтора года… Да я и не смогу… Мое тело еще слишком хорошо помнит Иваныча… И любой другой мужчина… Фу, не хочу. Ее даже передернуло от одной мысли о близости с другим. Мне в жизни выпал счастливый билет… Такая любовь… Другой такой быть не может… Ведь мы оба с первого взгляда распознали друг в друге свою вторую половинку, потом нас опять свела судьба и мы больше не расставались… Двадцать лет невероятного счастья, хотя бывало иной раз так трудно, так непереносимо страшно и тяжко. Но я всегда знала, что он со мной, что он та самая пресловутая каменная стена… А я ведь была совсем девчонкой… Разве я забуду, как мы полетели на похороны бабушки… И в районном городишке на автобусной станции он вдруг встретил какого-то пожилого человека и изменился в лице, а тот сказал ему:

– Георгий Иваныч, я ведь знаю, что у тебя детей нет, значит, это не дочка твоя, а краля, так вот, ты зайди ко мне, тут, как ты уехал, письмо на твое имя пришло… Из Германии.

Иваныч побледнел. Потом кивнул, зайду, мол. А тот и говорит:

– Пошли сейчас, отдам тебе письмо и вся недолга.

– Ладно, – кивнул Иваныч, мой муж, мы только вчера утром расписались. Он усадил меня в чахлом скверике на лавку, а сам ушел с тем типом.

А меня всю трясло от страха, я ведь поняла, что это какой-то местный кагебешник, наверное. Письмо из Германии, как оно сюда попало? Короче, от страха я ничего не соображала. Так прошло полчаса, сорок минут, я уже умирала… Но тут он появился.

– Что, Иваныч? – кинулась я к нему.

– Ничего страшного. Все объясню, только потом. А то опоздаем на автобус.

И только когда мы уже собрались лететь в Москву и ждали вылета, он рассказал мне, что тот тип неплохо к нему и раньше относился. А тут сказал:

– Георгий Иваныч, времена, конечно, поменялись, но кто знает, надолго ли. У тебя женка молоденькая, красавица, похоже, дитенка ожидает, так вот тебе мой совет: уезжайте, вас в Германию зовут, и сейчас скорее всего выпустят, начнешь там новую жизнь, ты ж, как это, этнический немец…

– Да какой я к чертям немец!

– Зря отказываешься. Ты ж классный инженер, мостовик, там себе работу найдешь, а тут… Ну, может, прорабом устроишься, только ты слишком честный, а это всем мешать будет, а мосты, Георгий Иваныч, сам знаешь, стратегические объекты, кто ж тебя, бывшего зэка, да еще политического, да с родней в Германии, мосты строить возьмет? Оно, конечно, может, все и по-другому сложится, но ты уж не молоденький, пока то, сё, а жена девочка совсем… Мой тебе совет – уезжать надо. Пока дверку не заперли.

– А почему, Анатолий Сергеевич, вы мне все это говорите?

– Да потому что уважаю тебя, ты мужик настоящий, кремень, а это в наше время штучный товар. А я… я ведь тоже инженером был, в органы по путевке комсомола попал и уж выдраться не сумел… И я тоже вроде ссыльного… Раньше в Свердловске работал, да ошибку допустил, вот меня и отправили в эту глушь… Словом, не обо мне речь. А ты, если не уедешь, под первый же заворот гайки можешь обратно загреметь. Девчонку жалко будет.

Я слушала с замиранием сердца.

– Иваныч, что ты решил?

– Ты поедешь со мной?

– С тобой? Хоть на край света.

– Тогда попробуем выехать. Действительно, что нам терять, кроме своих цепей?

– А ты немецкий-то хоть знаешь?

– Знаю. И тебя с завтрашнего дня буду учить.

– Ой, Иваныч, а как же институт?

– Там пойдешь учиться. Освоишь язык и пойдешь. Какие твои годы! А мне и вправду здесь по специальности работать не дадут.

– А там что, сразу дадут?

– Сразу не сразу, но хоть шанс такой есть.

– А ты небось отстал уж за эти годы?

– Обижаешь. Меня как из лагеря выпустили, я сразу стал наверстывать… И кое-какие свои соображения имеются. Там на них может быть спрос, а тут не пробить… Сейчас ведь все будет рушиться, до созидания еще не скоро дойдет, а я уж не мальчик…