Разрушенные - Кристи Бромберг Страница 18

— Это Колтон. Мне нужно идти.

ГЛАВА 8

Колтон

Боль бьет по моему виску как долбаный отбойный молоток. В глазах жжение, будто я проснулся на утро после бутылки «Джека Дэниэлса». Желчь подкатывает к горлу, желудок сводит.

Все внутри меня бунтует, будто я снова в той комнате — отсыревший матрас, во мне пробиваются ростки беспокойства, я жду, что придет он, что моя мать отдаст меня, обменяет… но это, черт возьми, невозможно. Кью здесь, Бэккет, мама и папа.

Что, черт возьми, происходит?

Зажмуриваю глаза и пытаюсь избавиться от неразберихи в своей голове, но все, что я получаю, это еще больше проклятой боли.

Боль.

Боль.

Удовольствие.

Потребность.

Райли.

Вспышки воспоминаний, которые я не могу уловить или понять, ошарашивают меня, прежде чем исчезнуть в темноте, удерживающей их в заложниках.

Но где же она?

Сражаюсь, чтобы получить больше воспоминаний, притянуть к себе и схватиться за них, как за спасательный круг.

Она наконец-то поняла, что внутри меня яд? Поняла, что это удовольствие не стоит той боли, которую я ей, в конце концов, причиню?

— Мистер Донаван? Я доктор Айронс. Вы меня слышите?

А ты кто нахрен такой? На меня смотрят ледяные голубые глаза.

— Вам может быть трудно говорить. Мы принесем вам воды, чтобы помочь. Можете сжать мою руку, если понимаете меня?

Какого черта мне нужно сжимать его руку? И почему моя рука не двигается? Как, черт возьми, я сегодня буду участвовать в гонке, если не могу держаться за руль?

Сердце вибрирует, словно педаль, на которую я должен сейчас изо всех сил жать на трассе.

Но я здесь.

А прошлой ночью я был там, с Рай. Проснулся с ней… а теперь ее нет.

…время брать клетчатый флаг, детка…

Все образы чередой проносятся в сознании. А потом наступает полная тьма. Клетчатые дыры темноты — горошины пустоты — на протяжении всего слайд-шоу в моей голове. Я не могу сложить два и два. Не могу понять ничего, кроме того, что я чертовски запутался.

Все глаза в комнате устремлены на меня, как в проклятом цирковом представлении. А в следующем номере, народ, он пошевелит пальцами.

Пробую двигать левой рукой, и она реагирует. Спасибо тебе за это, Иисусе.

Ко мне возвращаются мысли. Скрежет металла, искры, дым. Грохот, кувырки, свободное падение, толчок.

…похоже, твои супергерои на этот раз все-таки пришли…

Мозг пытается понять, что это значит, но ничего не получается.

Райли ушла.

Всё-таки, она не любит сломленное во мне.

Пытаюсь вытряхнуть дерьмовую ложь из головы, но стону, когда боль ударяет по мне.

Макс.

Я.

Она ушла.

Не смогла снова этого вынести.

Не могу поверить, что я был настолько эгоистичен, что попросил ее об этом.

— Колтон. — Снова говорит доктор. — Ты попал в ужасную аварию. Тебе повезло, что ты остался жив.

Ужасную аварию? Мерцающие образы в моей голове начинают обретать больше смысла, но промежутки времени все еще остаются не заполненными. Пытаюсь заговорить, но во рту настолько пересохло, что это звучит как карканье.

— Ты повредил голову. — Он улыбается мне, но я настороже.

Никогда не смотри в зубы дареному коню.

Возможно, мне вновь даровали жизнь, но гребаной причины для жизни здесь нет. Она достаточно умна, чтобы уйти, потому что я просто не могу дать ей то, что ей нужно: стабильность, жизнь без гонок, обещание навеки вечные.

— Медсестра принесла тебе воды, чтобы смочить горло. — Он что-то записывает на планшете. — Знаю, может быть страшно, сынок, но все будет хорошо. Самое трудное уже позади. Теперь мы должны помочь тебе на пути к выздоровлению.

Путь к выздоровлению? Спасибо, Капитан Очевидность — больше похоже на скоростное шоссе в ад.

Лица заполняют пространство вокруг меня. Мама целует меня в щеку, слезы катятся по ее лицу. Папа скрывает свои эмоции, но его взгляд говорит мне, что он стал чертовой развалиной. Квин вне себя. Бэкс бормочет что-то про эгоистичного ублюдка.

Всё должно быть и правда чертовски серьезно.

И все же я по-прежнему чувствую онемение. Пустоту. Чувствую себя неполным.

Райли.

Спустя несколько мгновений по настоянию мамы они медленно отходят, чтобы дать мне пространство, чтобы я мог дышать.

И воздух, вернувшийся ко мне, вновь исчезает.

Оглядываюсь, чтобы посмотреть на расплывчатое пятно, которое я замечаю краем глаза, и там стоит она.

Стоит в дверном проеме, кудри собраны кверху, лицо без макияжа, впалые, заплаканные щеки, глаза наполненные слезами, идеальные, мать ее, губы испуганно приоткрыты, образуя букву о. Она выглядит так, будто прошла через ад, но она самое прекрасное видение, что я когда-либо видел.

Назовите меня тряпкой, но клянусь Богом, она — единственный воздух, которым я могу дышать. Будь я проклят, если она не все, что мне нужно, и чего я не заслуживаю.

Ее руки теребят сотовый телефон, моя счастливая футболка свисает с ее плеч, и я вижу тревогу в ее глазах, когда они порхают по кому угодно, кроме меня.

Дыши, Донаван. Дыши, твою мать. Она никуда не уходила. Она все еще здесь. Нейтрализатор кислоты, пожирающей мою душу.

Ее глаза, наконец, останавливаются на мне. Все, что я вижу — это мое будущее, мое спасение, мой единственный шанс на искупление. Но ее глаза? Черт, они мерцают такими противоречивыми эмоциями: облегчением, оптимизмом, тревогой, страхом и еще много чем неизвестным.

И я фокусируюсь на этой неизвестности.

Невысказанные слова, говорят мне, что все это разрывает ее на части. Что с моей стороны нечестно заставлять ее снова проходить через это. Но гонки — это моя жизнь. То, что мне нужно так же сильно, как воздух, которым я дышу — иронично, учитывая, что она мой гребаный воздух — но это единственный способ выжить и убежать от демонов, преследующих меня. От черной тины, просачивающейся в каждое отверстие моей души, чтобы быть уверенной, что она никогда не будет искоренена. Я не могу быть эгоистом и просить ее оставаться рядом со мной, когда все, чего мне хочется, это быть самым эгоцентричным ублюдком на земле.

Заставить ее уйти, но умолять остаться.

Но как я могу отпустить ее, когда она владеет каждой частицей меня?

Я с радостью задохнусь, чтобы она могла свободно дышать. Без забот. Без постоянного гребаного страха.

Впервые в жизни поступить бескорыстно, когда всю свою жизнь я действовал только ради собственной выгоды.

Я должен был сказать ей — преодолеть чертов страх, поглощающий мою душу — но не мог… и теперь она не