Николас Спаркс - Лучшее во мне Страница 18

Стоя в дверях его дома, Мэрилин размышляла, как же она умудрилась воспитать сына, который ее, по-видимому, совершенно не знает.

И все-таки могло быть и хуже. Причем несравненно. Главное, что Алан нормальный, хороший парень, работает и ни в каком криминале не замешан, а в наши дни это не так уж мало. Можно говорить что угодно, но она и газеты читает, и слышит, что говорят в городе. Не тайна, что многие друзья Алана с детства, некоторые из них даже из семей получше, подсели на наркотики или превратились в настоящих пьяниц, а иные даже угодили за решетку. Что ж, ничего удивительного, если учесть, где они жили. Слишком многие восхваляли американскую провинцию, представляя ее по картинам Нормана Роквелла, которые с реальностью ничего общего не имеют. Кроме врачей, юристов и крутых бизнесменов в Ориентале, впрочем, как и в других маленьких городках, никому много не заработать.

Правда, для детей Ориентал во многих отношениях идеальное место, но молодежи тут ловить нечего. В маленьких городах никогда не было и никогда не будет менеджеров среднего звена.

И делать там по выходным нечего, и даже познакомиться не с кем. Почему Алану так нравилось здесь жить, она понять не могла, но пусть будет, как он хочет. К тому же он сам себя содержит. И, желая помочь ему начать самостоятельную жизнь, она купила ему передвижной дом в двух шагах от своего.

Нет, никаких иллюзий относительно Ориентала она уже давно не питала. В этом смысле ее мнение отличалось от мнения высшего света города, но когда в молодости остаешься без мужа с двумя детьми на руках, взгляды меняются. То обстоятельство, что она из семьи Беннетов и закончила Университет Северной Каролины, не помешало банкирам отказать ей в праве выкупить заложенный сад из-за просрочки платежа. Не помогли ни имя, ни связи. Даже полученная в университете престижная степень по экономике не дала ей никакого преимущества.

В конце концов, все в жизни решали деньги и поступки, а не репутация, поэтому существующее в Ориентале положение вещей для Мэрилин было невыносимо. Сейчас, нанимая работника, она предпочла бы трудолюбивого иммигранта выпускнику Университета Северной Каролины или выпускнице Университета Дьюка, считающим, что весь мир им обязан. Подобный взгляд на вещи людям вроде Эвелин Коллиер и Юджинии Уилкокс, возможно, показался бы богохульством, но Мэрилин давно уже считала Эвелин, Юджинию и им подобных динозаврами, цепляющимися за мир, давно канувший в Лету. На недавнем городском собрании она так и сказала. Раньше ее заявление произвело бы переполох, но бизнес Мэрилин был одним из немногих успешно развивающихся в городе, и никто не посмел возразить — в том числе и Эвелин Коллиер с Юджинией Уилкокс.

После смерти Дэвида Мэрилин научилась ценить свою заработанную тяжелым трудом независимость. Она научилась полагаться на свое чутье и признавала, что предпочитает самостоятельно распоряжаться своей жизнью без оглядки на чужие мнения. Наверное, именно поэтому она отвергала многочисленные предложения Лео. Бухгалтер из Морхед-Сити, он был умен, обеспечен, и ей нравилось проводить с ним время. И что самое главное, он уважал ее, а дети его любили. Эмили с Аланом не понимали, почему она ему отказывает.

Лео, в свою очередь, знал, что она никогда не согласится выйти за него, но его это не расстраивало, потому что такое положение вещей, по правде говоря, их обоих устраивало.

Вот, завтра вечером они, возможно, пойдут в кино, а в воскресенье она отправится в церковь, после чего зайдет на кладбище к Дэвиду, как делала это каждые выходные вот уже почти четверть века. А потом она встретится с Лео, чтобы поужинать. Она по-своему его любила.

Возможно, это не то, что другие понимают под словом «любовь», но это не важно. Им обоим шли на пользу такие отношения.

В это время в другом конце города Аманда на кухне пила кофе, стараясь не обращать внимания на красноречивое молчание матери. Вчера вечером, приехав домой, Аманда застала ее в гостиной, и не успела присесть, как начался допрос.

«Где ты была? Почему так поздно? Почему без звонка?»

«Я звонила», — напомнила Аманда и, предупреждая обличительную тираду в свой адрес, к которой готовилась мать, сказала, что у нее болит голова и ей нужно полежать у себя в комнате. Поэтому наутро мать всем своим видом выражала крайнее недовольство.

Появившись на кухне, она лишь пробурчала «доброе утро», и больше ничего. Свое молчание она подчеркнула красноречивым вздохом и направилась к тостеру, чтобы разогреть хлеб.

Затем вздохнула еще раз, на сей раз погромче.

«Да поняла я, поняла, — так и подмывало сказать Аманду. — Ты расстроена. Может, хватит уже?» Однако она промолчала — только сделала глоток кофе, про себя решив во что бы то ни стало не доводить дело до конфликта.

Послышался щелчок тостера. Мать открыла ящик стола и, вытащив оттуда нож, со стуком снова его задвинула, после чего начала намазывать тост маслом.

— Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? Лучше? — наконец поинтересовалась мать не оборачиваясь.

— Да, спасибо.

— Ты готова рассказать мне, что происходит? Где ты была?

— Я же сказала, что поздно выехала. — Аманда пыталась сдерживаться изо всех сил.

— Я пробовала тебе дозвониться, но всегда попадала на голосовую почту.

— Батарейка села. — Эта ложь пришла ей в голову прошлым вечером по пути домой. Ее мать совершенно непредсказуемая особа.

Мать взяла тарелку.

— Так ты поэтому ни разу не позвонила Фрэнку?

— Мы вчера с ним разговаривали, примерно через час после того, как он вернулся домой с работы. — Она взяла утреннюю газету и с деланной невозмутимостью начала просматривать заголовки.

— Он звонил сюда.

— И?..

— Удивился, что ты еще не приехала, — фыркнула мать. — Сказал, что, насколько ему известно, ты выехала около двух.

— У меня были кое-какие дела перед отъездом, — объяснила Аманда. Как легко ей лгать, подумала она, хотя у нее за плечами богатый опыт по этой части.

— Он был очень расстроен.

Не расстроен, а пьян, подумала Аманда. Вряд ли он даже помнит, что говорил. Она поднялась из-за стола и налила себе еще кофе.

— Позвоню ему позже. Мать села.

— Вчера вечером меня пригласили играть в бридж.

Ах вот в чем дело, сообразила Аманда. По крайней мере это одна из причин ее раздражения.

Ее мать была страстным игроком в бридж и играла в одной и той же женской компании уже почти тридцать лет.

— Нужно было тебе пойти.

— Я не могла, потому что ждала тебя и думала, что мы вместе поужинаем. — Мать с чопорным видом села за стол. — Юджинии Уилкокс пришлось меня подменить.

Юджиния Уилкокс жила на той же улице в таком же, как у Эвелин, старинном роскошном особняке. Женщины считались подругами — мать Аманды и Юджиния знали друг друга всю жизнь — однако между ними всегда и во всем существовало невидимое соперничество, начиная с того, у кого лучше дом и сад, и кончая тем, у кого торт «Красный бархат» получается лучше.

— Прости, мам, — извинилась Аманда, возвращаясь за стол. — Мне следовало позвонить тебе раньше.

— Ведь Юджиния даже не умеет торговаться, поэтому какая может быть игра. Марта Энн уже звонила мне и жаловалась. Ну это уже не важно. Я ей сказала, что ты приехала, а там слово за слово, и она пригласила нас сегодня на ужин.

Аманда хмуро опустила чашку на стол.

— Надеюсь, ты отказалась?

— Конечно же, согласилась.

В голове у Аманды возник образ Доусона.

— Не знаю, найдется ли у меня время, — сымпровизировала Аманда. — Сегодня вечером, возможно, будут поминки.

— Возможно? Как это понимать? Они или будут или нет.

— Я это к тому, что не уверена, будут ли они. Звонивший мне адвокат в подробности похорон не вдавался.

— Странно, что он ничего тебе не сказал.

«Возможно, — подумала Аманда, — однако ужин, который Так устроил для нас с Доусоном вчера вечером, кажется еще более странным».

— Уверена, он просто выполняет волю Така.

При упоминании имени Така мать дотронулась до жемчужного ожерелья на шее. Аманда не помнила случая, чтобы мать вышла из спальни без косметики и украшений, и это утро не явилось исключением. Эвелин Коллиер была истинным воплощением духа старого Юга и, без сомнения, останется таковой до конца жизни.

— Никак не могу взять в толк, зачем тебе потребовалось приезжать ради этого. Ты, по сути, этого человека не знала.

— Я его знала, мама.

— Давно. Было бы понятно, если бы ты до сих пор здесь жила. Но ради чего приезжать сейчас?

— Я приехала отдать ему последний долг.

— Он, знаешь ли, пользовался не самой лучшей репутацией. Многие считали его чокнутым. И что теперь, спрашивается, мне говорить своим подругам о твоем приезде?

— Не понимаю, зачем тебе вообще что-то им говорить.

— Ну ведь они будут интересоваться, — пояснила мать.