Татьяна Дубровина - Все или ничего Страница 19

«Так и есть, — с холодным отчаянием подумала Ира. — Он действительно болен. Безнадежно болен. Душевнобольной. То есть душа у него больна. Или даже она уже умерла и реанимации не подлежит». А потом у нее внутри что-то вскипело и в один миг достигло критической температуры.

Она проковыляла к окну и не раздвинула, а сорвала гардину вместе с карнизом-струной.

— Вы! Кроты! На улице солнце!

Ира так громко это выкрикнула, что заглушила даже хард-рок. Танцующие застыли в нелепых позах, как в детской игре «замри — отомри».

А музыка гремела, стучала, била по нервам! Никто не догадался нажать кнопку магнитофона.

Андрей так и стоял в кружке потных девиц, онемев.

Ирина проковыляла к центру комнаты, стуча по паркету костылями, и загипсованной рукой оттолкнула парня к стене, заняв его место.

— Подвинься, любимый, — ледяным тоном произнесла она. — Сейчас мое соло.

Выждала несколько тактов и, едва начался новый музыкальный квадрат, резко раскрутилась на месте, опираясь на один костыль, а другой держа горизонтально.

Набалдашник описал круг с такой скоростью, что рассек воздух со свистом. Так, наверное, раскручивал свою пращу юный бесстрашный пастушок Давид, выходя в одиночку на бой с грозным Голиафом. Тот самый пастушок, что впоследствии стал легендарным царем Давидом…

Если бы девицы не шарахнулись мгновенно в стороны, им бы не поздоровилось. Счастье, что все они были ловкими спортсменками, умеющими уклоняться от ударов. Кто-то из них ударился об угол мебели, кто-то упал на пол и прикрыл голову руками, кто-то вжался в угол.

— Испугались калеку? А? — взвизгнула Ирина, все кружась и кружась, как в шаманском танце войны.

Она действительно была ужасна и опасна сейчас — та, кому совсем недавно жалостливые старушки предлагали милостыню.

Девчонки, у которых пути к отступлению были отрезаны безостановочным вращением костыля, с надеждой смотрели на Андрея. Кому, как не ему, остановить этот приступ бешенства!

А он и сам боялся. Тем более что было ясно: именно его поведение вызвало взрыв.

Но репутация кумира и лидера! Реноме отчаянного храбреца! Их тоже не хотелось терять.

— Уймись, Ирка, — попросил он.

И она тут же унялась. Боевой костыль уперся в пол рядом со своим мирным собратом.

Она смотрела на Андрея в упор, и ей было глубоко безразлично, что девицы ползком пробираются к дверям, торопясь оставить их наедине.

Ее тонкие ноздри раздулись, и она коротко выдохнула:

— Предатель.

Грохотал тяжелый рок, и лишь по движению его губ она поняла, что он бормочет:

— Я… объясню…

— Не требуется! — громко и отчетливо возразила Ира.

И, гордо выходя сквозь ею же выбитую дверь, на миг обернулась и подвела итог:

— Тварь!

Не стала дожидаться лифта, который только что увез вниз компанию подружек ее бывшего любимого. С трудом переставляя костыли, двинулась по лестнице, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку.

Она спасалась бегством с этих нежданных танцулек, как Золушка с королевского бала, только на ногах у нее вместо хрустальных туфелек были негнущиеся гипсовые формы, почерневшие после похода по ручьям и лужам.

И еще одно отличие: никто не пытался ее догнать.

Эта сказка заканчивалась иначе, чем у Шарля Перро: не Золушкина карета превратилась в тыкву, и не лакеи в крыс, а сам принц, ее прекрасный принц оказался оборотнем. Потому он и не кинулся ей вслед.

Только все тише, тише звучала за спиной так никем и не остановленная музыка — тяжелый рок.

…Рок — одно из ведущих направлений современной музыки. Тяжелый рок — его разновидность.

Рок в античной мифологии и литературе — судьба, предначертанная человеку богами; неизбежность, спастись от которой невозможно. Тяжелый рок — соответственно тяжелая судьба…

Почему в энциклопедических словарях ничего не написано о неразрывной связи обоих значений?..

Глава 11

КУВАЛДА

— Мама! Мамочка! — зовут обычно люди любого возраста, когда им невыносимо плохо.

Ирина же повторяла другое:

— Тамара Степановна! Де Тревиль…

Быть может, первый раз в жизни она не могла справиться со своими невзгодами самостоятельно.

До сего дня мысль об Андрее поддерживала ее, теперь Ира этой поддержки лишилась.

Сейчас она уже не походила на неунывающего рыжего клоуна на ходулях, и ее походка вовсе не напоминала цирковую эквилибристику. По улицам тащился самый настоящий инвалид неопределенного возраста.

Самой же ей казалось, что она резко прибавила в весе и стала толстой квашней, так как едва могла тянуть свое отяжелевшее тело вслед за костылями. Подошвы гипсовых «валенок» с противным шарканьем волоклись по асфальту, стираясь и истончаясь. Оборванные, заскорузлые концы грязных бинтов топорщились в стороны, как рассохшееся папье-маше.

— Один за всех, — шевелила она губами, и люди шарахались в стороны, думая, что эта калека еще и не в себе. — Один без всех… Один, брошенный всеми… Все за одного — все, покинувшие одного. Самого достойного!

Нет, не себя она имела в виду, а… госпожу де Тревиль. Капитана королевских мушкетеров, от которого отвернулись лучшие бойцы его полка, выбрав себе по окончании интерната других покровителей и предводителей.

Могли автор «Трех мушкетеров» предвидеть, что даже д’Артаньян однажды предаст де Тревиля? Никогда! Это нарушило бы все каноны жанра…

Однако жизнь — не книга, в ней случается всякое.

Но и в жизни существует закон справедливого воздаяния: добром за добро, злом за зло. Однажды предав, сегодня Ирина на собственной шкуре испытала, что такое предательство. Больнее, наверное, ничего не может быть. Однако брошенный бумеранг не может не вернуться.

Так мне и надо! Что посеешь, то и пожнешь…

И теперь она сама точно не знала, с какой целью идет к Тамаре Степановне: попросить помощи и утешения или… повиниться в прошлых грехах?

…Та же девичья фигура, та же безупречная осанка, те же длинные стройные ноги, обтянутые молодежными джинсами-стрейч. Но лицо… Годы берут свое, они беспощадны.

Кожа стала тонкой, как папиросная бумага. И морщинки, целая сеть мелких морщинок. Особенно частые — от носа-картошки к уголкам сжатых губ.

Тамара Степановна могла бы выглядеть моложе, привлекательнее, но она всегда презирала косметику.

— Полюбите нас черненькими, — бывало, усмехалась она. — А накрашенными нас всякий дурак полюбит. Вот именно, только дураки на грим и клюют… И вообще, жаль тратить драгоценное время на мазню.