Инга Берристер - Мне не забыть... Страница 19

Он крепче прижал ее к себе, пушистые, мягкие волосы щекотали его подбородок. У Тони щипало глаза, по щеке скатилась скупая слезинка, не из жалости к себе — он не заслужил жалости, — а от скорби за любимую.

Тони представлял, как бы это могло быть… Нет, о том, чтобы Эмили его полюбила, нечего и мечтать, но если б она полностью доверилась ему, пусть даже все ограничится дружбой и взаимопониманием… Он желал ее, но желание не было таким острым, неотступным, как испытываемая к ней любовь.

Что-что, а сдаваться он не намерен. Надо только не зевать, и счастье ему улыбнется. Он завоюет расположение Эмили настолько, что она разрешит ему доказать свои чувства на деле.

Он не выдержит больше ни секунды, желание обладать ею — уже не жалкие вспышки огня на тлеющих углях, а яркий пожар, воспламенивший его плоть и кровь.

Тони достиг зрелости, и давнишнее убеждение окрепло: эта роковая страсть неистребима. По натуре он однолюб, и суррогат ему не нужен. Он мужчина и не собирался давать монашеских обетов, однако с тех пор, как в его сердце вселилась Эмили, все отношения с женщинами завязывались не по его инициативе и очень скоро сходили на нет. Он уступал лишь затем, чтобы не зачахнуть окончательно в одиночестве и не нанести даме смертельного оскорбления отказом.

При слабом свете сумерек Тони всмотрелся: каштановая прядь-завитушка выбилась из прически, упала Эмили на лоб.

Родная моя девочка, я сделал тебе больно, я, а не Гарри. Мое неумолимое осуждение отпечаталось в твоем сознании, медленно, но верно подтачивало твое неженское мужество.

Ее голова покоилась у Тони на груди, и в ушах Эмили гулко отдавалось его сердцебиение, вторя ритму ее сердца. Она вдыхала чистый, теплый, очень мужской запах, так быстро ставший знакомым.

Тони сказал, что она ошибалась на его счет, он ни в чем ее не упрекает, и уж тем более не презирает, и Эмили по его глазам видела, что это правда.

Сметено первое препятствие, и начинают сходиться края пропасти, которая пролегла между ею и Тони, остается лишь говорить, говорить все без утайки. Только об одном она умолчала — о своем не рожденном ребенке.

Сейчас она свободна, вместе со слезами выплаканы горькие, въедливые воспоминания, и появилась такая легкость, будто паришь над землей.

Эмили сидела, поджав ноги, не шевелясь, пустив чувства на самотек. А чувства сплавились воедино, обратились в инстинкт самосохранения, повелевавший ей не разлучаться с Тони.

Она закрыла глаза, погрузилась в дремоту, но Тони вдруг нежно взял ее за подбородок, приподнял ее голову, заглянул в глаза, заправил за ухо непокорную прядь, прошептал ее имя.

Затрепетав от ласкового прикосновения, Эмили вспомнила поцелуй перед домом Ховардов, перевела взгляд к губам Тони; ее губы приоткрылись, вздохнули мечтательно и счастливо.

Ни с кем ей не доводилось испытывать такого всепоглощающего, беспредельного сладострастия. Мир опрокинулся, перевернулся, и на его вершине хватает места лишь для двоих.

В предвкушении поцелуя у нее перехватило дыхание, все тело сладко заныло. Эмили облизала пересохшие губы и потянулась губами к его губам.

Чудесная истома обволакивала ее, заглушая страхи и сомнения. Отрава вожделения проникла и растворилась в крови Эмили. Пускай Тони поцелует ее, как тогда, сейчас она готова полжизни отдать за это ощущение.

Тонкие, нежные пальчики Эмили коснулись его щеки, как некое незримое дуновение.

— Эмили… — выдохнул Тони приглушенным, охрипшим от сумасшедшего желания голосом.

Он слегка повернул голову, тронул губами пульсирующую жилку на сгибе ее запястья. Жаркие змейки пробежали по ее коже, всполох страсти блеснул в глазах.

— Эми…

Пока не поздно, надо остановиться, честно объяснить: то, что с ней происходит, — физиологическая реакция на эмоциональный всплеск. Но ее пылающие губы совсем близко, и Тони не устоял, жадно впился в ее рот, пытаясь утолить неодолимый, сводящий с ума порыв. Теплая волна захлестнула Эмили, и Тони почувствовал, что его ласки — как пьянящий нектар для ее необученного тела.

Но вот она едва ли подозревает, до какого исступления доводит его одной лишь своей близостью. Она перебирала густые волосы, настойчиво притягивая его к себе, чтобы полнее, до головокружения упиваться упругим, уверенным прикосновением его губ.

Сжимая ладонями лицо Эмили, Тони стал целовать ее щеки, сомкнутые веки, дуги бровей, кончиком языка провел вдоль шеи — кожа у нее здесь нежная, шелковистей всякого шелка, прильнул к ямке у горла, и вновь приник к губам в долгом, глубоком поцелуе, чувствуя, как Эмили тает и трепещет в унисон с ним. Ее руки заскользили по его спине, в нерешительности задержались у пояса брюк. Тони понял, что рубашка мешает ей беспрепятственно ласкать его тело. Он рывком через голову стянул рубашку, отбросил ее в сторону.

Когда он на миг отнял руки, Эмили с недоумением раскрыла глаза и увидела прямо перед собой его красивое, мужественное лицо, искаженное страстью, широко развернутые мускулистые плечи. Сладостная дрожь пронзила ее, она оказалось во власти первобытного инстинкта, которому не было никакого дела до ее разума.

— Прикоснись ко мне, — хрипло потребовал Тони.

Ее ладони легли на бронзовую загорелую грудь, скользнули к плечам. Эмили начала покрывать их легкими, стыдливыми поцелуями. Робкие, неумелые прикосновения заводили Тони так, словно это были руки опытной жрицы любви, его учащенное дыхание стало прерывистым и резким.

Он нащупал застежку и расстегнул платье Эмили, стянул рукава с послушных плеч, спустил бретельки бюстгальтера. Провел пальцами вдоль впадинки между плечом и шеей, потом его рука спустилась ниже, по нежному, прохладному телу.

Эмили будто ударило током, она почувствовала, как напряглись груди, и в следующий момент мужские ладони накрыли мягкие упругие холмики.

Тони низко опустил голову, сжал губами болезненно напряженный сосок, ошеломленно помедлил, руки его легли ей на спину, обхватили плечи. Все тело Эмили растворилось в жарком потоке, опалившем ее бедра, лоно.

Она уже не владела собой. Исходившие от него электрические заряды до предела накалили нервы. Она попыталась произнести его имя, но получился лишь набор бессвязных звуков.

Эмили, жаждущая испробовать все до конца и одновременно раздираемая противоречиями: уцелевшим уголком сознания она приказывала себе освободиться от дурмана, но не могла противостоять зову плоти. Теперь-то она понимала, что именно этому мужчине судьбою предназначено перекраивать ее жизнь, из-за него она страдала, с ним познает невыразимое наслаждение. Вот почему ее женская суть долгие годы оставалась неразбуженной: она создана для него, для него одного.