Кэти Келли - Если женщина хочет... Страница 19

К досаде Хоуп, Мэтт от души рассмеялся.

– Ох, дорогая, иногда в тебе просыпается чувство юмора, – сказал он. – Это тебе, а не мне следовало бы работать в реклам­ном бизнесе.

Мэтт не помнил, когда он в последний раз ощущал такое во­одушевление. Во всяком случае, не тогда, когда они получили право размещать рекламу на местном телевидении, победив со­лидное лондонское агентство. И не тогда, когда Хоуп впервые за­беременела. Ничто не приносило ему такого удовлетворения, как предстоящий переезд.

Он пришел домой с букетом цветов и бутылкой розового вина, которое нравилось Хоуп. Бедняжка чувствовала себя неуверенно, но он любил жену, несмотря на ее вечные тревоги и страх перед неизвестностью. И не сомневался, что она полюбит Керри, как только окажется там.

Мэтт помнил себя в девять лет, когда родители, которым он мешал, посадили его на пароход и отправили к дяде Гароиду. Сначала ему тоже не хотелось расставаться с домом и плыть в Ир­ландию, но после проведенного там лета он начал ездить к дяде каждый год.

В Редлайоне было что-то волшебное. А может быть, волшебст­во заключалось в том, что Гароид не признавал никаких правил, никогда никуда не приходил вовремя и считал привычку есть три раза в день несусветной чушью. Все это Мэтту очень нравилось. Они ели тогда, когда Гароид брал на себя труд открыть банку с бобами. Когда он привел девятилетнего Мэтта в местную пивную и дал попробовать портера, никто и глазом не моргнул. Они езди­ли ловить рыбу, путешествовали по полуострову Беара, где Гаро­ид едва не допился до белой горячки с каким-то писателем, жив­шим в жалкой лачуге на склоне холма. Если бы это увидела мать Мэтта, она пришла бы в ужас, а у Мэтта сохранились романти­ческие воспоминания о том, как он сидел на скрипучем кожаном табурете и слушал разговоры о романах, поэмах и собственных планах стать вторым Йитсом[1].

Гароид, с волосами как пакля, длинной бородой и любовью к костюмам из коричневого вельвета, которые можно было зака­зать только в Дублине, стал кумиром племянника. Он жил без всякой системы и гордился этим. Именно стремление к незави­симости заставило его бросить дом в Суррее, переехать в Керри и стать писателем. То, что он сменил имя на его ирландский вари­ант, также было частью игры. Прежний Джерри стал Гароид ом и большим ирландцем, чем сами ирландцы. Он мог часами петь старые ирландские песни, которые помнил от слова до слова, и назубок знал расположение каждого каменного кольца в Мансте­ре. Гароид зарабатывал себе на жизнь тем, что проводил экскур­сии для туристов, которые приезжали в Керри, пытаясь найти свои корни. Но с годами его страсть к бутылке все увеличивалась; в пьяном виде он обзывал туристов шайкой бродяг и советовал им поскорее убраться туда, откуда они прибыли.

К своему стыду, Мэтт не был у дяди больше четырех лет. Он ужасно переживал, что не сумел приехать в Редлайон на похоро­ны Гароида, потому что в это время занимался проектом, от ко­торого зависело будущее агентства. Мэтт поклялся искупить свою вину перед покойным и стать писателем. Оставив Бат и плюнув на карьеру (хотя бы только на год), он выполнит свой долг перед любимым дядюшкой.

4

Вирджиния Коннелл стояла в гараже своего нового дома, смотрела на клюшки для гольфа и грустно улыбалась. Она нена­видела эти клюшки всю свою жизнь. Во всяком случае, они ее раздражали. Каждый уик-энд, независимо от погоды, Билл играл в гольф. Этот чудесный человек никогда не помнил никаких дат, но какой-то мужской инстинкт не позволял ему забывать о гольфе.

Впрочем, они никогда не ссорились из-за этого. Вирджиния была самостоятельной женщиной. «А как же может быть иначе, если у тебя трое детей и муж, которого никогда не бывает до­ма?» – бодро говорила она. Когда Билл забывал об очередном обеде, на котором должен был присутствовать вместе с женой, она грозила ему пальцем и говорила, что проверит, когда у него будет ближайшее «окно» в расписании. Муж улыбался, целовал ее и обещал, что они съездят в какое-нибудь замечательное мес­то. Конечно, они никуда не ездили – в лучшем случае съедали бифштекс с чипсами в ближайшей пивной. Но Вирджинию это не слишком огорчало. Она любила Билла, а он любил ее. Все ос­тальное не имело значения.

Билл много лет пытался уговорить ее начать играть в гольф. Вирджиния смеялась и отвечала, что муж предлагает это, чтобы они могли видеться еще и в гольф-клубе, а не только на кухне во время завтрака.

Вирджиния осторожно сняла с клюшки замшевый чехол, по­гладила полированную ручку и вспомнила, как радовался муж, когда купил ее.

– Что значит век высоких технологий! – серьезно сказал он в ту памятную апрельскую субботу восемнадцать месяцев назад. А потом объяснил, что его старая клюшка относилась к девятой категории, в то время как новая – к одиннадцатой с половиной.

– А ты уверен, что это лучше? – лукаво спросила Вирджиния, заваривая чай.

– Это почти совершенство! – Билл готов был пуститься в объ­яснения, но вовремя заметил ее улыбку и махнул рукой. – Ладно, что с тобой говорить? А между прочим, некоторые жены разделя­ют интересы своих мужей!

– Да, а некоторые мужья иногда бывают дома, – парировала она. – Если сегодня ты не вернешься к восьми вечера, я заведу любовника. Что ты на это скажешь?

Билл сделал вид, что задумался. Он склонил седую голову набок и прищурил карие глаза.

– Не могла бы ты завести интрижку с профессиональным иг­роком в гольф? Он мог бы бесплатно давать мне уроки.

– Значит, договорились, – улыбнулась Вирджиния. – Хо­чешь печенья?

Но в тот вечер Билл не вернулся к восьми часам. Он не вернул­ся вообще. Разбился в машине, возвращаясь из клуба, до которо­го было двадцать минут езды. При этом уцелели только клюшки, лежавшие в багажнике. Вся передняя часть автомобиля превра­тилась в лепешку, как и ее обожаемый Билл. Но он не почувство­вал боли, потому что еще до того умер от обширного инфаркта. Так сказали врачи. Как будто это что-то меняло.

Полицейские вернули Вирджинии клюшки. Решили, что это будет ей приятно. Вирджиния в сердцах швырнула их в гараж, потому что должна была выместить на чем-то свой гнев. Она зады­халась от невыносимой боли, и кто-то или что-то непременно должно было пострадать. Более подходящего кандидата на роль жертвы под рукой не оказалось.

К счастью, все три их сына к тому времени были уже взрослы­ми. Они держались молодцами и взяли похороны на себя, потому что мать была на это не способна. Впервые в жизни умная и умею­щая держать себя в руках Вирджиния Коннелл развалилась на части. Эта женщина, славившаяся своим печеньем и фантасти­ческими бифштексами, такими нежными, что их можно было резать ложкой, теперь не могла даже заварить чай. Потрясенные люди звонили по телефону и выражали соболезнования, но она их почти не слышала.