Мария Арбатова - Мобильные связи (сборник) Страница 19

Помню, собираясь на выступление в главную библиотеку города, надела невероятно дорогой немецкий пиджак, расшитый бисером, в котором получала «Тэффи». И он символизировал высокую потребность в бунте, которую можно было реализовать только на доверчивых читателях, собравшихся в библиотеке. И уж как бы я реализовала эту потребность, тем более что аудитория была из городской знати в стиле: «Мы вам сейчас объясним всю правду про жизнь…» И бойко про то, как их одурачили с реформами, приватизацией и идеей перемен, а то ведь так было хорошо…

Но тут с последнего ряда поднялся молодой человек. Точнее, человек, выглядящий молодым, и задал вопрос, расставив все на свои места. Я не скажу, что это был за вопрос. А если и скажу, то никто, кроме меня и задавшего, не поймет, что в нем было такого; но я поняла, зачем летела в город Н., умирала в гостинице, пришла в эту библиотеку и читала умные книги на протяжении всей жизни…

Когда выступаешь в аудитории, по сути, работаешь артисткой, а не транслятором информации. Люди все равно слышат то, что собрались услышать. У них закрыты каналы приема информации. Они приходят не накопать нового, а подтвердить свое старое. Видимо, это дает им ощущение стабильности и уверенность, что им больше никуда не надо. В этом смысле интересно выступать перед детьми и молодыми, у них есть обратная связь. Все, что говоришь, отражается у них в глазах как в зеркале. У взрослых глаза в основном как стекла, пропускают через себя, но не задерживают ни слова, ни картинки…

Веня, например, потрясал и заводил меня необучаемостью. Я не могла поверить, что все усвоенное за сегодня стирается из него, как надписи мелом со школьной доски. И каждое утро он просыпается чистой доской. Говорят, что память кошки работает не больше трех минут. Ей-богу, по сравнению с Веней моя кошка Аграфена была Эйнштейном. Одним словом, проведя сезон в обществе Вени, Миши и возлюбленного, я ощутила человека, задававшего вопрос, как удар током. Как указатель: тебе сюда, и совершенно непонятно, на что ты тратила последние годы…

Он был интеллектуал моего караса и слышал меня поверх моих слов. Он слышал не текст, а мою внутреннюю историю. В смысле куда я, откуда и зачем. Кто понял, тот понял, о чем я, кто не понял, тому уже или еще не объяснить…

Слова были только электрическим проводом, по которому моя внутренняя история бежала к нему. И в ответ ко мне бежала его история. И, повиснув, эти провода соединили нас на тысячи километров, которые не имеют значения, если по проводам есть чему бежать. Равно как и совершенно бессмысленны, если человек рядом, но не отрастил в себе то, что бегает по этим проводам.

Короче, возлюбленный, Миша и Веня одним его вопросом умножились на ноль, поскольку у них не было шансов созреть до подобного вопроса даже в точке личного конца света… И было трудно не согласиться с Мишей, что я наконец увижу интеллигентов, которые себя не позиционируют, и все остальное…

Задавателя вопроса звали, скажем, Андрей. И, возвращаясь из библиотеки с его книгой в сумке, принесенной совсем не для меня, я увидела город. Сумеречную красоту гор вокруг, нагромождение домов и домиков, просторное небо… Я увидела хулиганские надписи на домах: «Россия все, остальное ничто!», «Свободу ворам, нож в спину мусорам!», «Аллочка, любимая, с добрым утром!» – на высоте второго этажа!

Я услышала людей вокруг. Они говорили: «Нам не хватило нескольких лет застоя. У нас строительные мощности только дошли до нужного уровня. Мы бы весь Шанхай снесли, в дома переселили!»; «Каждый год думаешь, надо бы на материк переселиться, но ведь как бросить эту красоту!»; «У нас рыбалку любят. Каждый год несколько джипов с рыбаками уходят под лед, а все равно все ловят!»; «У нас в детстве пустышек не было! Давали сосать соленый хвост лосося!»; «Однажды мать ушла на работу, а моя кроватка стояла около батареи. Батарея разорвалась, меня паром ошпарило. Стекло оконное от мороза лопнуло, на улице минус 50. Мать вернулась, а я – к кроватке примерз. Ну, она меня водкой растирать! С тех пор не простужаюсь!»; «Мужской салат у нас готовят просто: нарезается луковичка и пучок укропа. Все это размешивается в миске красной икры, поливается подсолнечным маслом и подается под водку!»; «Из краба икру надо из живого ковырять, иначе она вкус теряет! А вот варят живым краба только бессовестные люди, надо его сначала в холодильнике усыпить!»; «Середина лета, а я уже пять медведей завалил. Рыбы мало, ягода посохла, ходят по улицам, жратву ищут, людей задирают!»; «У вас икру солить не умеют. Сначала делается тузлук: воду варят с солью, солят, пока вода принимает соль. Икру ссыпают в тузлук и мешают до тех пор, пока она не начнет трещать и позванивать, когда икринки друг о друга бьются. Тогда ее надо раскладывать на решетку, покрытую тюлем или марлей, трясти, чистить и подсушивать… Поняла? Теперь ее намазывай на помидорки и ешь!»; «Вот скоро пойдет корюшка! Корюшка – это рыбка, которая пахнет огурцами…»; «У нас без собаки никуда – медведи балуют, и вообще феодализм!»; «Если кто у бурундука разоряет норку, все его запасы съедает, он бросается на разорителя и погибает. Знает, что до весны не дотянет!»; «Медведя сразу не убьешь. У него лоб как каска. Надо в глаз или в разинутую пасть. Но если сразу не убьешь, лучше не трогать. Он бежит со скоростью 60 км в час, плохо видит, но хорошо слышит!»; «Мы ничего на рынке не покупаем, только у порядочных людей, которые браконьерствуют! Им все равно краба надо каждые четыре дня сдавать, иначе он худеет!»; «У нас многие огороды рыбой удобряют. Удобно и дешево. Главное – птиц от нее гонять»; «Девчонки у нас зимой мерзнут. Надевают колготки, на них теплые колготки, на них красивые колготки…»

Андрей повернул мои глаза, мой слух к городу, потому что все, что было связано с ним, немедленно стало невероятно важным. Клоки снега на горах, изрезанных клоками тумана. Нереальное поселение в ущелье – весь город с пол-Арбата…

Потом меня повезли к местному епископу. Какой-то его помощник заулыбался с порога резиденции, поцеловал мне руку, перекрестился при этом и сказал: «Прости, Господи!» Епископ кормил «чем бог послал» в виде икры, крабов, трубача, и ваще. Бог посылал этому краю серьезно. Епископ обещал построить храм в полтора раза выше храма Христа Спасителя. И построил, кстати, вскоре! Теперь непонятно, где взять в него столько прихожан и как отопить. Перед каждым поднятым стаканом водки епископ громко объявлял: «Мнооооооооогая лета! Так выпьем за это!» На прощание подарил огромную вазу, сплетенную монахинями из бумажной веревки.

Сидя в обратном самолете над нескончаемыми пустыми просторами, я подумала, как велика Россия, чтобы просто так столкнуться в ней лбами…