Иосиф Гольман - Не бойся, я рядом Страница 19

– А кто же вас кормил-поил?

– Домработница. Тетя Паша. Она и сейчас жива. А на объектах, меня отец часто с собой везде таскал, так там генеральская столовка была получше современного ресторана.

– Он был генерал? – Ольга становилась все менее оживленной.

– Инженер-генерал-лейтенант.

– Вот почему у тебя квартира в таком доме.

– А что, мне должно быть стыдно? Тогда должен сообщить: у меня еще есть не заработанная мной огромная квартира на Профсоюзной, пара дач и машина. А еще эллинг в Завидово. Даже вроде с яхтой, не знаю точно. Так что, Оль, я должен умереть от стыда?

– При чем здесь ты? – печально спросила Ольга.

– Я тебя не понимаю, – сказал наконец остывший Парамонов. – А кто тогда при чем?

– Я при чем, – грустно сказала женщина. – Я ж хотела тебя захапать. Женить на себе умного и доброго младшего редактора. И нищего к тому же. Вдвоем мы бы вели радостную, пусть и не шикарную, жизнь. А тут получается принц натуральный. А принц, боюсь, мне не по зубам.

– Дурила ты, Оль, – сразу успокоился Олег. – Во-первых, я жениться никогда не собирался. В том числе на тебе.

– Спасибо, милый, – галантно поблагодарила Ольга.

– А во-вторых, – как ни в чем не бывало, продолжил Парамонов, – извини, что завелся. Это у меня, можно сказать, родимое пятно прошлого. Я ж сам собой ничего не представляю. Всё – папино. И когда мне об этом напоминают, я злюсь. Хотя, – после паузы добавил он, – чего злиться на правду?

– А то, что ты – талантливый журналист, этого мало?

– Маловато. По сравнению с генерал-лейтенантом.

– Ладно, – обидно быстро согласилась Ольга. – Пусть журналист – мало. Даже талантливый. А как насчет поэта? Немножко, конечно, мрачновато – но ведь сильно:

Мы стоим на узком пятачке.И твоя рука – в моей руке.И твои глаза – в моих глазах.Хорошо не думать о делах.Хорошо не думать ни о чем.Ощущать плечо своим плечом.И не знать о том, что через год —Эта явь, как смутный сон, пройдет…

– Это юношеский период, – слегка смутился Парамонов.

– Давай взрослый, – легко согласилась Ольга. И выдала:

Вместо двери – кусочки бамбукаНа висячих шнурках.В эту дверь ты входила без стука,Аксиомы поправ.

Свет от солнца, ползущего низко,На бамбуке блестит.На столе, на обрывке – записка:«Улетаю. Прости».

Выгнув к солнцу зеленые руки,Тощий кактус растет.В занавеске суставы бамбукаИсполняют фокстрот.

Нити щелкают сухо и нервно.Играют лучом.Ты ушла, торопясь, и, наверно,Их задела плечом.

– Это тоже ближе к юности, – махнул рукой автор.

– А что ближе к настоящему? – спросила женщина.

– Ближе к настоящему? – задумался Олег. – Ну, например, это.

Он уже приготовился прочесть, как вдруг замолк.

– Ну, так что же ты?

– Боюсь, тебе не понравится.

– А это уже, милый, не тебе решать, – неожиданно серьезно сказала Ольга.

– Хорошо, – согласился Парамонов, извлекая из кармана смятый листок бумаги:

Мне б нарваться на пулюВ злой холодной ночи.Как в бою, не почуяв —Через край проскочить.

Через край самый дальний,Что нормальных людейУгнетает печальюОт начала их дней.

Унижает печальюДо дней их конца.Проскочить бы, не чая,Не меняя лица,

Через край окаянный,Не сжимая виски.Эх, нарваться б на пулю!Чтоб не сдохнуть с тоски.

– Ты и в самом деле хороший поэт, – тихо сказала Ольга. – Только…

– Только лечиться надо? – нехорошо улыбнулся Олег.

Некоторое время они шли по асфальтовой дорожке молча.

– Кстати, – вдруг спохватился он. – А откуда ты вообще знаешь, что я пишу стихи? Да еще наизусть шпаришь.

– А тебе что, неприятно? – лукаво улыбнулась Ольга.

– Не знаю, – честно ответил Парамонов. – Еще не решил.

– Про то, что ты поэт, все знают. Раньше в редакции был только один компьютер, в общей комнате. А ты не всегда уничтожал за собой файлы. Сейчас еще проще: твой комп в сети.

– И ты лазишь в мои личные файлы? – поразился Парамонов.

– Регулярно, – мгновенно раскололась Ольга. – Я же не могу залезть в твою голову. Так что хоть так.

– Ну ты даешь! – восхитился Олег.

За такой волнующей и полной открытий беседой они уже дошли до первых самолетных стоянок.

Да, здесь сыну инженер-генерал-лейтенанта действительно не требовался экскурсовод.

– Это машина Мясищева. – Он уважительно погладил стойку шасси огромного четырехдвигательного реактивного монстра. – Обогнала свой век. Потому и не была в большой серии. Хотя служила очень долго: еще детали к «Бурану» по воздуху таскала. Да и сейчас, я думаю, после небольшого ремонта наверняка взлетит. А вот эта – «Ту-144», первый сверхзвуковой пассажирский.

– А я думала, «Конкорд» первый, – то ли спросила, то ли сказала Ольга.

– Нет, первым взлетел наш. Идея была хорошая: у них – за три часа пересекать Атлантику, у нас – долетать до Владика.

– Значит, мы выиграли тот раунд?

– Никто не выиграл, – вздохнул Парамонов. – Нефть подорожала, и скорость стала слишком накладным удовольствием. Правда, «Конкорд» еще полетал на трансатлантических линиях. Но в большую серию не пошел.

– А наш?

– Наш, первый, разбился в Ле-Бурже. В коммерческую эксплуатацию эти машины так и не поступили. Возили что-то по мелочи из Средней Азии. Короче, с точки зрения экономики – тупиковый проект. Хотя с точки зрения развития техники – прорывный.

– А мне больше нравятся старые самолетики, – призналась барышня, показывая на покрашенный зеленой краской небольшой моноплан. – Они какие-то… наивные, что ли. Крылья, как у бабочки. Винт красивый. Милые очень.

– Ну, этот милый самолетик много жизней погубил, – улыбнулся Олег. – «Як-3», последняя машина бюро Яковлева, участвовавшая в войне. Самый легкий истребитель того времени. И один из самых маневренных.

– Лучше «мессеров»? – Ольгины познания явно были ограничены художественной литературой.

– Так нельзя сказать. Французы, например, из эскадрильи «Нормандия – Неман», выбрали в качестве оружия именно его. И даже после войны улетели на подаренных им самолетах во Францию. Те немногие, кто остался жив, – уточнил он.