Ирина Степановская - Тем, кто не любит Страница 19

Скатывались в ручейки лужи, серебристые тополя шелестели листьями вслед уходящей грозе, а груженые баржи как шли, так и продолжали идти вверх и вниз по течению, ни на минуту не прерывая свою тяжелую, медлительную работу. Как щенок, веселясь, сверкая на солнце боками, выскочил на простор белый глиссер. Мелькнул и понесся дальше. У Наташиной мамы тогда сжалось в сладком предчувствии сердце. Мороженщик выкатил на угол свою голубую тележку и установил сложенный из-за дождя полосатый выцветший тент.

С улицы во двор свернул молодой офицер в военно-морской форме. Он легко нес объемистый коричневый чемодан. На груди мужчины золотился орден. Офицер прошел мимо мороженщика за угол и направился прямо к их подъезду. Мать Наташи дернула на себя фрамугу окна, стекло было залито дождем, она стояла босая на подоконнике с тряпкой в руках. Моряк остановился у подъезда и снял фуражку.

Солнце сияло в каждом окне, отражалось от мокрых карнизов, искрилось фонтаном капель, стекающих с подоконников. Солнце било в глаза, и мужчина перевел взгляд вниз, в тень деревьев. Обломанные грозой сучья валялись на мокром песке. Из подвального окна выглядывала кошка. Малолетний пацан с криком вырвался из подъезда и устремился под липы, грозно взмахивая самодельной изогнутой саблей. Мужской голос под приятную мелодию задушевно пообещал, что в недалеком будущем на планете Марс будут обязательно цвести яблони. Моряк перевел взгляд и увидел: к молодой женщине, протирающей стекла, взобралась на подоконник девочка лет трех – с рыжеватыми кудряшками, в красном платье. Она приставила к одному глазу трубочку детского калейдоскопа и навела ее на солнце.

– Мам, как красиво! – Вдруг она опустила трубочку и посмотрела на моряка.

– Папа приехал! – Трубочка упала из раскрытой ладошки вниз, и моряк услышал, как звякнули стекляшки. Женщина схватила девочку, смутилась. Кровь прилила к ее лицу. Засияли две симпатичные ямочки на щеках.

– Не кричи, Наташа! – тихонько сказала она. – Это не папа. Папа пока не приедет, ему нельзя!

– Нет, это папа! – Девочка заплакала горько, навзрыд.

Мужчина опустил чемодан на мокрую землю и протянул вперед руки.

– Пойдем погуляем. – Легко она скользнула к нему вниз с подоконника.

– Наташа, вернись! – От смущения женщина не могла смотреть гостю в лицо.

– Вы не беспокойтесь. Мы далеко не уйдем! – Моряк глядел на ямочки на щеках и улыбался.

– Простите ее, болтает сама не знает что!

– Ничего! Пусть чемодан немного под вашим окном постоит.

Небесный калейдоскоп звякнул звездами и сложился в перепутанный яркий узор. Девочка стихла. Мужчина долгим взглядом посмотрел на женщину. Она покраснела еще больше. Аккуратной ладонью откинула со лба волнистые волосы. Моряк вспомнил багровое лицо председателя военно-врачебной комиссии, полковника медицинской службы. Доктор багровел не от злости. По натуре он был незлой человек. Кровь приливала к его лицу всякий раз, когда он должен был сообщать плохие новости. Сам доктор терпеть не мог чувствовать себя вершителем судеб, выносить вердикты, ломавшие людям жизнь, и не привык говорить в таких случаях спокойно, не кричать. У Нечаева он спросил:

– Дозу хватал?

– Схватил небольшую.

– А женат?

– Пока нет.

– Значит, детей нет?

– Нет.

– Напрасно, – опустил глаза доктор. – Иногда бывает полезно жениться пораньше.

Нечаев все понял. И сейчас решение пришло само. Если ее отец не приедет в течение месяца, то до конца отпуска эта девчушка в кудряшках станет его дочерью.

Они сделали круг по двору, пустили в плавание кораблик, сделанный из спичечного коробка, погладили кошку. Потом он опустил девочку на подоконник, и не задерживаясь больше, подхватил чемодан и бегом устремился в подъезд. Навстречу по длинному коридору коммунальной квартиры, вытирая полотенцем морщинистое лицо, уже бежала его мать. Каким далеким уже стал этот день! Из окон неслись веселые песни, с плакатов, улыбаясь, смотрел Гагарин.

Наташа сидела в машине и вспоминала, много ли сделал для ее мамы отец. Оказалось, так же много, как и для нее, Наташи. После того как его комиссовали, он помог маме поступить и окончить вечерний институт, вечерами, когда мама ходила на занятия, сидел с ней, Наташей, помогал ей с уроками. Умел приготовить ужин, как любой настоящий моряк. Мама стала химиком-технологом. На большом заводе она уже была не Валюхой, как прежде, а Валентиной Ивановной, уважаемым человеком. И Наташа выросла такой независимой, потому что была уверена – во всем обеспечена поддержка отца. Как же все тогда запуталось после маминого признания! Как переменилось! Милее его лица не было на свете. Сильнее его рук не было ничего. Маленькой, она говорила, что выйдет замуж только за папу. Родители смеялись, умиляясь этим словам. Смеялась и ее мама. Но после признания Наташа уже больше никогда так не говорила. В душе ее произошел перелом.

Странное тогда наступило время. Она заканчивала школу, готовилась в институт, ходила на школьные дискотеки и на танцы, тогда они назывались вечерами. Принимала наивные ухаживания мальчиков. И вместе с тем ощущала нежную, неловкую зависимость от отца, граничащую со стыдливостью и влюбленностью. Те чувства, которые естественно было выказывать родному по крови человеку, казались ей неуместными по отношению к приемному отцу. Потребность в ласках оказалась неисчерпанной. Замены ей в отношениях с мальчиками Наташа не находила. Все они казались ей молодыми, глупыми сосунками, пытавшимися лишь удовлетворить свои щенячьи инстинкты полового созревания. Отец дарил ей искреннюю, глубокую привязанность, а она стала его стесняться. Стала ощущать его присутствие как чужого человека. Стеснялась выходить при нем в ванную в ночной рубашке, а ведь раньше расхаживала по квартире чуть не нагишом. Стеснялась даже есть при нем. Раньше чуть не вылизывала языком тарелки. Теперь стала просить, чтобы мама обязательно давала ей вилку и нож, клала на колени салфетку. Держалась при отце, как при гостях, как в ресторане, сама чувствовала себя в плену этих глупостей и вместе с тем ничего не могла с собой поделать. И ужасно злилась, понимая, что таким поведением может только вызывать раздражение. В последние годы отец предпочитал спать один в крошечной комнатке, переделанной из чулана, но Наташа все равно бесилась, что не может приходить к нему в постель, как делала раньше. Причем ревновала она не только отца, но и маму. Если в детстве она без задней мысли старалась теснее прижаться к отцу, теперь объектом ее ласк, иногда навязчивых, стала мама.

Боже, сколько терпения нужно было им, родителям, чтобы никогда не крикнуть на нее, не оборвать ее странное поведение! Теперь, уже сама имея такого же возраста дочь, Наталья поняла, насколько деликатны были они, не отягощавшие ее ни лишними просьбами помочь по хозяйству, ни своими представлениями о жизни.