Галина Щербакова - Метка Лилит Страница 19

– Твой аппаратик на чем работал? – спросил Христос, как бы не слыша обвинений.

– Озончиком балуюсь, – сказал мужик, – им, родимым.

– Тогда пошли, – сказал Христос. – Ты-то мне и нужен. На Змееносце проблемы с озоном.

Мужик хотел сказать, мол, сам иди, а мне нечем, но у него уже были ноги. И оба быстро исчезли.

– Этот парень действительно может помочь, – сказал Будда. – В прошлой жизни он был племянником Авиценны.

– Но он в гневе. Он может уничтожить и планету в Змееносце, – сказал Аллах. – Куда тогда девать людей?

– Вот у него и спроси, – сказал Будда, – у Создателя.

– Люди теряют себя оттого, что не находят дело творения. Только творчество спасает души. Он творец. Просто оказался не в своем времени. Он попал на Землю в черный час ее умирания, когда смыслом жизни стала смерть.

– Как его имя, интересно? – тихо сказал Моисей. – Чьих он кровей?

– Не ваших, – фыркнул Вельзевул. – Он из Ибн Синов. Потом стал чудью. Был финном. Стал русским. Воевал. Русский же танк, уже в другой, четвертой или пятой войне, в Афгане, раздавил ему ноги. Стал пленным калекой. Потом уже в России ходил под себя в интернатах. Приятель украл для него коляску. А калека вырастил мечту жизни – уничтожить страну-убийцу. Свадьба одного недоумка была генеральной репетицией.

– Ноги я ему дал, – гордо сказал Моисей.

– Да видели! Кто же еще, кроме тебя, такой проворный старик? – засмеялся Вельзевул. – Змееносец будет в порядке… А у Христа на душе будет еще один грех – за спаленную свадьбу, за невинно убиенных.

– Не тебе говорить! – загремел голос.

– Грешен, батюшка, грешен, – заюродствовал Вельзевул. – Прелюбодеяние, многоженство, мужеложство, табакокурение, пьянство, воровство, картежничество, жульничества всех мастей – это моих рук дело. Но я не убийца. Не побуждал, не провоцировал. Зло убийства – от самих людей, теперь и земная наука это знает. Мальчишка из России открыл-таки клетку Лилит. Зачем ты слепил человека в последний день, Бог? Ты потратил силы на природу, это – да, тут ты оказался всесилен, это у тебя получилось. Но кто же на конец недели откладывает самое важное? Даже рыб ты сделал раньше людей. А на человека у тебя сил не хватило. Черную клетку проглядел. Усталый, старый, глаза слипались. А свалил все на меня, я же и близко к первосозданию не подходил. Сына твоего, между прочим, заваленного камнями, я из смертной пещеры вынес, а ты даже спасибо не сказал. Я тебя любил, а ты сделал меня врагом. Ты любил сына и отдал его на казнь. Ты помнишь Лилит? Как, изгнанная тобой, она стала дьяволицей, как убивала младенцев, как потрошила женщин, как изменяла свой облик? Рожденные от нее изначально были убийцами. Ну, а теперь помножь их число на время воспроизведения чудовищ. На всем человечестве – черные метки. Вот они и грызут друг другу глотки, люди. А в церковь ходят, чтобы украсить Тебя цветами. Целуют Тебе ноги. Льстят Тебе и лгут. А старая ведьма хихикает из своего грота над изуверским ханжеством ничтожных человеков.

– Она же умерла, – сказал Будда.

– Да, она так ужасна в старости, что я обрушил на нее гору. Но эта фурия, ехидна вытекла из-под нее черной речкой. Живучая баба. Так что Лилит – это главная проблема. Она жива и здорова. И на вашем красивеньком Змееносце такое может начаться, что закачаешься.

Боги разошлись каждый к себе.

Буддисты-ангелы взяли свои знамена и стали петь бесконечные песни о счастье. «Замечательные ребята, – подумал Будда, – но Создатель прав: толку, как и зла, от них никакого. Они скорее мыслящие цветы, чем люди. Я их люблю и не буду переделывать. Пусть Он принимает нас такими, какие мы есть».

Моисей был краток. «Ищите чистых, – сказал он своим. – Не вздумайте продавать индульгенции, знаю я ваши штучки. Не жадничайте. Делитесь. Вас не зря били, а потому подумайте: что будет, если за грехи вас лишат избранничества? Он вами недоволен. Избранничество – это ответственность».

Умные евреи даже не стали обсуждать указание. Они тут же начали чистить собственные души.

«За это и страдают, за ум собственного опыта, – вздохнул Моисей. – Но, слава Богу, среди них немало чистых, а теперь будет еще больше».

Где-то в России…

А птицы во главе с Тамарой собирали по земле странных, одиноких, не помнящих родства людей. Последние годы их стало слишком много. Это был особый народ, для которого чужая смерть и боль мгновенно становилась своей, и они, оставаясь в собственном теле, теряли память, имя и не понимали ни времени, ни места. Тогда их сажали в психушки. Как ни странно, этим мертвоживым возвращать жизнь и память было всего труднее. Их называли чистыми из чистых, и они продолжали жить чужой убитой жизнью, но в какой-то момент вдруг забывали и ее, – а всего-то: мальчишки пустили шутиху или где-то заиграли похоронный марш. Среди них был и потерявший память Николай.

С земли птицы выглядели, как большие быстро летящие облака с лебедиными шеями. Они закрывали солнце, и на земле становилось сумрачно. Но потом солнце снова выходило. На его тепло и выполз из своей норы грязный, заросший, вонючий Аркадий. Он вылез на пригорок и вспомнил, что, кажется, позавчера у него была свадьба. И где же она? Где его дом с постелью, с белоснежной, ручной вышивки простыней? Дома не было. Не было ничего. Лишь по черной, застывшей после огня земле с кочки на кочку перепрыгивала маленькая девочка лет трех.

Тамара заметила ее раньше Аркадия и думала, что успеет спасти малышку. Они оказались рядом с ней одновременно. С жестокой радостью от внезапно вспыхнувшей в нем животной силы он ухватил бьющую крыльями птицу и рванул ее вниз.

ТАМ

– Ну? – услышал Бог. – Все ушли. Удобное время. Никого нет. Попробуй меня уничтожить, невидимый и неслышимый людям. Это даст тебе силу. Ведь ты ничего не знаешь о жизни людей. Это я сидела в них. Это я куражилась – но над тобой, а не над ними. Они убивали себя сами. Они так понимают твое любимое творчество. Я столько тысяч лет жила с ними. Я устала. Бог! Убей меня! Люди – самое страшное, что тобою сотворено.

– Лилит? Но ведь на тебя обрушили гору, а черную воду я высушил.

– О Господи! Ты наивен, как ребенок. Что такое одна гора для Лилит, когда я вздымала их тысячами. Вот я перед тобой. Хороша, ничего не скажешь?

Она действительно была хороша. Юная, прекрасная. Вечная…

И Лилит гордо подумала, что она опять сильнее всех, доберется и до этой сказочной планеты в Змееносце. И начнет все сначала. От восторга силы и власти и от нетерпения у нее подрагивали колени.

Это упоение победой помогло Ему сделать то, чего он уже давно не делал, – Он обрушил на нее огонь. Но огонь был ей нипочем. Он плеснул на нее ядом. Она извернулась змеей и захохотала.