Наталья Троицкая - Обнаров Страница 19

В ночном клубе ей не понравилось.

Немного потанцевав, выпив шампанского, насмотревшись на все и на всех, Тая заскучала. Калейдоскоп чужих лиц, тупо бьющая в уши музыка, похотливые позы охотниц-дам, смакующе-оценивающие взгляды мужчин, пропитанная фальшью атмосфера – все это начинало действовать на нервы.

«Почему же я такая упрямая? – корила себя Тая. – Из-за меня он пришел сюда, из-за меня терпит назойливое внимание, играет бесшабашно веселого, «своего» парня, заученно улыбается, постоянно курит, молча психует… Из-за меня он испортил себе вечер. А я сама себе вечер испортила».

– Я не хочу здесь больше оставаться, – вдруг сказала она. – Давай уйдем.

Рядом, но не касаясь друг друга, они шли к стоянке по освещенной рыжим электрическим светом набережной Москвы-реки. Полная луна серебряным долларом висела в черно-звездном небе, ее отражение дрожало, покачивалось в воде мириадами крохотных блестящих лодочек. Огни набережной скользили по волнам водной глади, точно разноцветные кометы. Может быть, кто-то сейчас любуется этой красотой.

– Костя, прости меня.

Она взяла его под руку.

Обнаров сжал ее ледяные, продрогшие пальцы.

– Ты же замерзла…

Дыханием он стал согревать ее ладони, бережно гладить тонкие озябшие пальчики.

– Мне страшно! – с болью в голосе произнесла она. – Ты был сейчас таким… Таким чужим…

– Не говори ничего. Просто будь рядом.

Он привлек ее к себе, обнял, с наслаждением вдохнул запах ее волос. Она доверчиво прижалась к нему, обняла.

– Оба-на! Какая краля!

Двое подвыпивших молодых людей с начатыми бутылками пива в руках остановились рядом и бесцеремонно стали рассматривать Таю.

Обнаров обернулся, заслонил Таю спиной.

– Спокойно. Стой сзади, – коротко бросил он.

– Васек, ты видел когда-нибудь таких красивых баб?

– Не-а… – протянул Васёк и приложился к горлышку бутылки.

– И я не видел. Ты хочешь такую бабу, Васёк?

Васёк рукавом вытер губы, протянул Тае бутылку.

– Иди, глотни. Пивко с водярой. Коктейль для души. Сами с Гуней делали.

– Оставь! – рявкнул Гуня, ударив напарника по руке. – Чего ты ей бутылку суешь? Обидишь. Ты бы ей еще чего сунул. Рот у нее большой, обслужит по высшему классу!

Короткий, резкий удар под дых. Скрюченная, оседающая фигура Гуни. Заломленная назад рука. Вырываемая из нее бутылка. Резкий взмах. Удар по голове. Звон разлетающихся по асфальту осколков… Картинка длиною в мгновение.

Крик: «Убью, козел!» Звук бьющегося стекла. Осколок, за горлышко зажатый в бойкой руке. Пьяный мат. Пара жестких выпадов. Женский крик. Подножка. Вдогонку удар в прыжке по позвоночнику, между лопаток. С матом летящее на асфальт тело. Разбитое лицо. Кровь.

Ночь. Набережная. Купающаяся в Москве-реке луна. Два распластанных на асфальте тела…

Резкое: «Идем к машине!»

Они проехали пару кварталов, там Обнаров остановился.

– Испугалась? – он обернулся к притихшей девушке.

– Испугалась… – эхом ответила она. – У тебя кровь!

– Где?

Осторожно носовым платочком Тая коснулась его лица, вытерла ползшие по щеке капельки крови.

– Ерунда. Отлетевшим осколком стекла задело. Невезучая у меня щека. Прямо по твоим царапинам!

Он улыбнулся. Напряжение стало спадать.

– Костя…

– Что?

– Спасибо тебе.

– За что спасибо-то? Люди будут две недели с синяками ходить. А второй бедолага при падении, кажется, нос сломал.

– Спасибо за то, что защитил. За то, что оказался именно таким, как я хочу, – ее голос дрогнул. – За то, что…

Он не дал ей продолжить. Слова утонули в долгом волнующем поцелуе.

– Едем домой, – деликатно высвободившись, предложила она и со счастливой улыбкой добавила: – Теперь я точно знаю: с тобою мне ничего не страшно…

Лифт давно застыл на его двенадцатом этаже, а он все не мог заставить себя оторваться он этой девушки. Он бережно целовал ее губы и шалел от ощущения того, что они были ласковыми, доверчивыми, безвольными, какими бывают только губы твоей любимой.

Наконец, взявшись за руки, бегом они добрались до двери в квартиру, и здесь, у порога, вновь застыли в страстном поцелуе. В прихожей Обнаров рывком снял куртку, бросил ее на пол, уверенным движением подхватил девушку на руки и понес в спальню.

Нескромные руки. Летящая на пол одежда. Загадочный лунный свет, падающий сквозь оконный проем на нетронутую постель. Большой, лукаво улыбающийся игрушечный ежик на тумбочке.

– Я…

Он не дал ей закончить фразу. Слова утонули в мягком, опьяняющем поцелуе.

Он нежно водил губами по ее рту, то едва прикасаясь, то властно и настойчиво отвечая на ее поцелуи, ласкал ее тело, деликатно оставив на нем лишь тонкую ткань лифчика и кружевные трусики. Покрывая ласкающими требовательными поцелуями ее шею, плечи, он спускался все ниже, к груди. Он держал ее в объятиях, и Тая чувствовала пьяняще-нескромные прикосновения его рук, ласкающих ее грудь через тонкое кружево. Наконец, видимо решив, что больше не должно быть препятствий, запутавшись в тонкой вязи бретелей и кружева, Обнаров рванул ткань, и она податливо раздалась. Он удовлетворенно улыбнулся, почувствовав, как Тая затрепетала в его объятиях, когда он прикоснулся кончиком языка к ее напрягшемуся соску, накрыв его потом горячим поцелуем. Не убирая руки от ее обнаженной груди, он вновь стал целовать ее губы, ставшие чуть припухшими и сухими от нахлынувшего желания. Одежда стала ненужной. Она сбросила на пол его пуловер, за ними последовали джинсы. Он подхватил ее на руки и положил на кровать.

– Боже! Ты так прекрасна! – прошептал Обнаров, лаская ее уже беззащитное тело, даря ему россыпи самых нежных, самых ласковых поцелуев.

Он заставил ее судорожно застонать в сладостной истоме, когда до легкой боли сжал ее груди, искусно лаская языком соски. Тая изогнулась дикой кошкой, запрокинула голову, подставляя изящную длинную шею его поцелуям, потом всем телом подалась вперед, с силой прижалась к нему, припала к его губам. С глухим стоном Обнаров оторвался от нее. Он стал целовать ее живот, ласкать шелковистую кожу бедер. Наконец, его проворные пальцы скользнули под ее маленькие кружевные трусики. Она вскрикнула, Обнаров заглушил этот возглас восторга долгим, тягучим поцелуем.

Чутко ощутив ее состояние, Обнаров остановился, осыпал поцелуями мягкую выпуклость ее живота и нетерпеливым движением снял с нее трусики.

Тая притянула его к себе, заставила вжать свое тело в кровать.

– Родная моя, любимая моя, нежная моя… – шептал он, обжигая ее ухо горячим дыханием.

Он откинул прочь из-под ее головы мешавшие подушки, властно обнял за талию, на секунду замер, и словно небо обрушилось на землю. Она задохнулась восторгом, застонала, он заглушил этот стон нежнейшим поцелуем.