Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку Страница 19

С какой радости Артём вдруг променял ее на машину? Надо удалить последнюю главу, вот что. Нельзя позволять героям своевольничать, иначе они Наталью далеко заведут.

Итак, удаляем, и дальше строго придерживаемся плана: Дружников — жестокий злодей, не знающий милосердия, Артём — его невинная жертва. И далеко не единственная: героиня пойдет по кровавой ниточке, тянущейся вдоль коридора, и распутает клубок чудовищных преступлений. А наградой ей станет оживший Артём. Или его призрак. Призраки могут быть жутко обаятельными. В романах.

Итак, удаляем. Безжалостно. Безжалостно! Ну? Ну же! Давай. Удаляй. Удаляй немедленно!

Не получается. Жалко. Не так работы жалко, как…

А что, если повернуть иначе? Пусть Артём окажется предателем, как и подруги, и мать героини. Лёшка пусть будет неопределенным героем: совершил плохой поступок единственно ради того, чтобы героиня поняла, что жених ее недостоин — благо, Дружникову по карману такие подвиги. А мстить Наташа станет Артёму и подругам. И матери нужно придумать какую-то заковыристую месть. Только не забыть бы потом объяснить маме, что она не прототип романной мамаши — та, злобная и корыстная, просто была необходима Наталье по сюжету.

Стоп. А что если сделать мать положительной героиней? Дескать, предавая дочь, она действовала в ее же интересах. Типа, сговорились они с Дружниковым уберечь Наташу от недостойного Артёма.

Правильно! И подруги тоже им помогали.

Ну да, как раз. А кому же тогда мстить? Что детективного останется в романе? Нет, пусть хотя бы подруги будут предательницами. Они должны действовать не в интересах героини, а в собственных, очень даже шкурных. Ну и Артём, само собой. И, пожалуй, мать. Иначе слишком много переделывать придется — та ведь по сюжету промотала отцовское весьма скудное наследство, а потом пошла к Дружникову за подаянием. Да, мать должна остаться антигероиней. А маме Наталья сумеет объяснить, что к чему.

Эх, жалко. Такой сюжет был интересный, а теперь все доведется перестраивать на ходу. И еще неизвестно, что из этого получится. Не пришлось бы потом весь роман переписывать.

Зато Дружников перестанет быть злодеем — это ли не достойная плата за испорченный сюжет?

Хотелось укрыться от всего мира. Но укрыться я могла разве что за дверью. Дверь сама по себе очень даже может служить преградой для всех и вся, но не в моем случае. Замок в двери имелся лишь снаружи. Значит, от меня самой ничего не зависит. Быть ли мне одной, или не быть. Быть ли мне женой Артёма, как задумывалось изначально, или Лёшкиной. Нежданно для себя я стала марионеткой.

Не хочу быть игрушкой в чужих руках! Нужно возвращаться домой, благо меня уже не охраняют. Или не уже, а пока: может, Лёшка просто забыл дать своим бугаям соответствующее распоряжение. Того и гляди вспомнит, и тогда меня снова запрут, придется тут, в тюрьме, ночь куковать.

Только возвращаться мне некуда. Нет у меня дома.

Дом — это место, где тебя ждут. Где тебе удобно и уютно, где спокойно и безопасно.

Еще сегодня утром я полагала, что у меня есть дом. Настоящий. Где я проснулась сегодня. Где прожила практически всю жизнь. Где так хорошо было жить под папкиным крылышком. Кому-то "деревья были большими", а мне папка. Пока был жив папка. Мой папка. Самый надежный человек во вселенной. Тогда все было иначе. Тогда меня никто не предавал.

Но его больше нет. Значит, нет и смысла возвращаться туда, где его уже никогда не будет. Туда, где осталась лишь мама. Мать.

Мать оказалась предательницей. Слишком тёплых чувств к ней я никогда не питала, на первом плане для меня всегда был папка. И все-таки мать — это мать. Но теперь, после сегодняшнего предательства, мне трудно называть ее мамой. Она меня предала, а я, аки пай-девочка, все прощу и вернусь к предательнице. Вот уж дудки! Ни за что!

Домой я вернуться не могу. И не хочу. Нет у меня больше дома. К Артёму, может, и хотела бы, но не могу: Артёма у меня теперь тоже нет. Остаются подруги, Сонька и Галка. Но они такие же предательницы, как и мать.

Выходит, нет у меня дома. Старый я потеряла, нового не приобрела. Некуда идти. Некуда бежать. Да и не смогу я выбраться из лесу, в котором построил свою крепость Дружников. Ночью, да без машины, да не зная дороги… Может, еще час назад это и было бы мне по силам, но не теперь. Разбитая, преданная всеми, разуверившаяся в людях, я превратилась в квашню.

Некуда бежать. Если некуда бежать, логичнее всего оставаться на месте.

Здесь хотя бы тепло и сухо. И безопасно. Дружников, конечно, сволочь, но угрозы не представляет, как и прежде. Дружников — это всего лишь влюбленный Лёшка. Безобидный, как безъязыкий попугай с подрезанным крылом.

Жалеть себя было приятно. Но одиноко. Хотелось, чтобы не только я сама себя жалела, но и кто-то другой посочувствовал. По головушке погладил: бедная ты, бедная, все-то тебя предали, все-то тебя покинули…

Даже мстить уже не хотелось. Мною овладела апатия. Если и остались какие-то чувства, то лишь жалость к себе. Подумать только, еще утром я была абсолютно счастливым человеком. Вернее, почти счастливым: без папки настоящее счастье невозможно. Вот если бы он вел меня к алтарю, а не мать, все было бы иначе. Папка не позволил бы так обойтись с любимой своей дочерью. Уж он бы не допустил такого безобразия.

А в первую очередь он не допустил бы, чтобы я влюбилась в ничтожество. Он всегда отлично разбирался в людях, потому и казался таким строгим, даже неприступным. На самом деле это была маска. Папка был мудрым. Чужих в душу не пускал. С чужими общался, как чужой. Лишь поняв, чего можно ожидать от пришлого, раскусив его, открывался сам. Если, конечно, пришлый был этого достоин. За то и не предавали его никогда. За то и окружали его только достойные люди.

А я не убереглась от лиха. Подпустила к себе мягкотелую продажную тварь, ловко прячущуюся за личиной порядочности. Или не так уж ловко: Лёшка-то сумел разглядеть Артёмово гнилье. Но мог ведь просто сказать мне об этом. До свадьбы этой потешной тянул зачем-то, вроде нельзя было сделать как-нибудь иначе.

Наверное, нельзя. Если честно и откровенно, если руку на сердце, ничего бы я не поняла. Скажи мне Лёшка, что Артём сволочь продажная, ни за что бы ему не поверила. Приняла бы за неумелую Лёшкину попытку не допустить моего замужества.

Лёшка-Лёшка. Неправильный ты какой-то. Все-то у тебя не так. Ни влюбиться по-человечески, ни жениться, ни объяснить любимой девочке, почему не стоит выходить замуж за продажную сволочь. Неправильный.

Башка ж у мужика умная, иначе б фиг добился таких высот в бизнесе. Кто бы мог подумать еще несколько лет назад, что из этого крестьянина, не умеющего связать двух слов, получится толк.