Ирина Алпатова - Барби играет в куклы Страница 19

— Валь, но если ты проболтаешься, то мне — смерть. — Я на самом деле так считала. Правда ждала этой смерти не от таинственного врага, а от руки Полковника.

Кристальная честность входила в список обязательных качеств, которые я должна была в себе воспитывать и лелеять. До сих пор именно этим я, пожалуй, и могла бы похвастать, но теперь, теперь моя репутация была под угрозой. Дознайся Полковник, какую роль я назначила его персоне, всё, моё нравственное падение стало бы окончательным и бесповоротным. Что же я натворила! Теперь мои честь и достоинство были в не очень чистых руках Галоши. Ужас!

Наконец-то она ушла, а я долго смотрела в темное окно, и мне казалось, что я вижу долговязую фигуру, шлепающую по ледяным апрельским лужам. В душе остался мутный осадок — какой чепухи я ей наболтала, зачем? Это надо было придумать про маму-разведчицу! И теперь вот Галоша ушла, и ничего не исправить. И как страшно там, куда Галоша потопала.

Тут я вдруг подумала, что я-то про Галошу не знаю ничего, ну кроме ее сражений с отчимами. Да и то, она это только сегодня ляпнула. А ведь если разобраться, Галоша не закрывает рта, но говорит о всякой ерунде, ее не касающейся. Это я один единственный раз раскрыла рот и сразу нате вам — вот наша "семейная тайна". Я прислушалась к тишине квартиры. Вот, даже Полковник затаился. А почему он затаился? Нет, ну не может он быть таким, как эти Галошины отчимы, и я-то знаю, кто он мне. Или не знаю? Тьфу ты, вон и Георг внимательно смотрит на дверь комнаты, будто заметил что-то. Вечерочек закончился просто замечательно — я всё пугливо прислушивалась к звукам за стеной — а вдруг Полковник зайдет?

В ванной я открыла воду, но под душ встала не сразу. Протерев чуть запотевшее зеркало, я пристально уставилась на свое отражение. Итак, что мы имеем? Физиономия круглая, волосы висят сосульками, нос как пятак у свиньи — нет, я могла быть спокойна, ну кому такая нужна. Вот только грудь…, она могла бы быть поменьше, вон у Галоши на этом месте почти ровно, а у меня растет и растет. Если дело так и дальше пойдет, то скоро я стану похожа на дойную корову. И вот было несколько раз, когда со мной на улице заговаривали какие-то психи. Но на то они психи и есть. Я поспешно сняла очки и снова уставилась на свое отражение. Ну и что? До этого была лягушка в очках, теперь лягушка без очков. Я встала под струи горячей воды, по крайней мере, хоть не буду пахнуть как Галоша.

Ну ясное дело, Полковник начал методично стучать в дверь, и как только ему, дятлу, не надоело? Правда, на этот раз я не только разозлилась, но и немного испугалась — а вдруг он сломает запор и ворвется! Или вот стоит он сейчас под дверью и смотрит сквозь нее бесцветными глазами, а зрачки у них… красные. Но с другой стороны, он меня, дуру, охраняет… Я наспех, с рекордной скоростью оделась и вылетела из ванной точно камень из рогатки. Чертова Галоша!

— Ксения! — Полковник обосновался в своем генеральном штабе, то есть на кухне, и вызывал меня на ковер. — Что это была за девица?

И началось. Я стояла на пороге, Полковник громко прихлебывал чай из стакана и нудно говорил о том, что нужно быть разборчивей, не якшаться с кем попало, уважать себя. При этом он периодически разглядывал содержимое стакана на свет, на наличие яда, наверное. Подумать только, мне нужно быть разборчивей! Да из кого он мне прикажет выбирать, если у меня только Галоша и есть!

Вот интересно, стал бы он уважать себя, когда узнал, каким его видит Галоша? Или что он тут всего лишь охранник при ценном объекте? Полковник ни о чем таком, к счастью, не подозревал и громко грыз сахар — чай признавал только из стакана и только вприкуску — и я отлично видела через очки его мокрые губы. Брр-р. А может быть, все-таки и правда отчим, а? Отпущенная небрежным кивком головы на свободу, я плотно прикрыла дверь светелки и с облегчением вздохнула: ну даже если и отчим, то не самый плохой. По крайней мере, ко мне не лезет, а сидит себе на кухне, хрустит сахаром, пьет чай. И я успокоилась.

С того вечера мое отношение к подружке несколько изменилось. Я пришла на следующий день в школу и исподтишка все присматривалась к Галоше. Нет, ну как она могла вести себя как ни в чем не бывало? Про себя-то я правду знала, тоже мне дочка разведчицы. Но Галоша… Теперь мне казалось, что я вижу некую печать или тень на её лице, на том, как она говорит или двигается. И, возможно, остальные ребята тоже что-то такое чувствовали, ведь была же пусть едва ощутимая, но граница, стена, вокруг Галоши, которую никто не торопился преодолевать. Хотя именно я от этого только выиграла. Вот Говорухин, к примеру, если и доставал всякими идиотскими шутками мою бывшую соседку по парте, то всё равно всем было ясно — он в неё втрескался. Верочка Флеер, если над ней и издевался кто-нибудь из наших обормотов, никогда не обижалась, а как-то призывно смеялась, и всё выглядело так, будто с ней тоже вот заигрывают. А меня могли толкнуть, подставить подножку, а самый тупой в классе и вечно голодный Гусь периодически орал на переменах:

— А кто тут у нас самый жирный? Пусть поделится со мной котлеткой!

Все привычно усмехались, ну ясно, кого он имел в виду, и хотя Верочка была ничуть не худее, она тоже с готовностью улыбалась, и получалось, что речь идет исключительно обо мне. А я мечтала вбить эту самую котлетку в ненасытную пасть Гуся.

И вот Галоша после одного такого голодного припадка просто встала и дала Гусю оглушительную затрещину, да такую, что он сделал пару мелких шажков, прежде чем смог остановиться.

— Ты чего, в морду захотела? — заорал униженный Гусь под гогот класса.

Но Галоша только смотрела на него тяжелым взглядом и жевала свою вечную жвачку, и все. Продолжения этой сцены не последовало ни тогда, ни позже.

— Ты была похожа на шерифа из боевика, — сказала я потом подруге. Вообще-то мне просто хотелось ее поблагодарить, ведь раньше я ни о чем таком даже мечтать не могла, но было как-то неловко говорить всякие там слова, и я решила высказать свою благодарность вот таким вот образом.

— Чего? Какого еще шерифа?

— Ну американского… — да, мой тонкий намек явно оказался слишком тонким. И я для ясности добавила, — здорово ты ему врезала!

Галоша лишь пренебрежительно пожала плечами — подумаешь, дел-то.

— Твой — то как, не орал в тот раз? Ну когда я ушла, — вдруг спросила она.

— Нет, он вообще не орет, он просто нудит, нудит…, - мне казалось, что я как-то оправдываю Полковника, и Галоша согласно кивнула — ну тогда ладно. К счастью, она ни словом не напомнила про мое страшное признание, и я была ей очень благодарна.

— А ты как? — откровенно говоря, я боялась снова услышать что-нибудь про отчима, но подруга лишь повела плечом и небрежно сказала: "Да я дома не ночевала".