Ларри Макмертри - Ласковые имена Страница 19

После того, как ушел Флэп, и позвонила ее мать, и она, очистив апельсин, не стала его есть, ей в голову пришло несколько вариантов, которые она могла бы предпринять. Она была дипломированным биологом, и для нее нашлась бы всякая работа в какой-нибудь лаборатории. Она числилась на условиях неполной занятости в одной зоологической лаборатории и всегда ходила туда готовить препараты, когда хотела пообщаться с людьми. Людей для общения в любой лаборатории всегда хватает. Дома же ее удерживала просто привязанность к своему жилищу. Возможно, в этом отношении она шла по стопам своей матери, перед которой также открывалось множество путей, но она редко вступала хоть на какой-нибудь из них. Обе они были домоседками, правда, ее мать имела для этого веские основания: ее дом был одним из самых милых мест во всем Хьюстоне. Как только они переехали сюда из Нью-Хейвена, она сразу же решила, что испанский колониальный стиль – самое подходящее архитектурное решение для Юго-Запада и заставила мужа купить очаровательный дом в колониальном стиле на весьма старой, весьма немодной улочке в Ривер Оукс, длиной всего в один квартал. Это был дом, полный пространства и воздуха, с толстыми стенами и закругленными сверху дверными проемами, с маленьким внутренним двориком. Позади дома располагался большой, полный зелени двор, упиравшийся в густо поросшую деревьями лощину. Деревья, выстроившиеся вдоль лощины, были безмерно высокими. Чтобы дом неизменно оставался белым, Аврора каждые несколько лет нанимала людей красить его. Она так и не установила кондиционеры во всех помещениях дома, лишь после долгих споров они появились в кабинете ее мужа, да во флигельке для гостей, расположенном на заднем дворе, где провел последние годы своей жизни и умер отец Авроры, Эдвард Старретт, Аврора так любила свой дом, что редко покидала его, и Эмма могла это понять. Ее собственное неухоженное жилище по соседству с гаражом едва ли было столь же уютным, но там вполне можно было пребывать в состоянии бездействия, и именно этим она занялась после того, как Флэп уехал со своим папочкой.

Сначала она вымыла голову, а потом уселась на постель спиной к открытому окну, чтобы высушить волосы сухим хьюстонским воздухом.

Накануне ночью Эмма обольстила своего старого друга писателя Денни Дека. Как только Денни ушел и у нее появилось время все обдумать, ей захотелось обвинить в случившемся Флэпа, но она сказала себе, что его вина состоит лишь в том, что он не оказался поблизости, чтобы остановить ее.

Это была та ночь, к которой ей предстояло мысленно возвращаться всю свою жизнь; когда прошли годы, и она уже жила в Де-Мойне, штат Айова, она смогла для собственного оправдания более отчетливо сформулировать виновность Флэпа. Он ничего ей искренне не сказал, уезжая с отцом. Если бы он что-то честно сказал, она хранила бы верность его честности и искренности, и это удержало бы ее от обольщения. Правда, к тому времени, когда она пришла к этому заключению, появились вещи поважнее, чем недоразумение десятилетней давности.

Эмма долго читала газету, когда наконец появился Денни. Он пришел во второй половине дня и казался угнетенным: жена оставила его несколько месяцев назад, и он ее искал, потому что у них должен был родиться ребенок. Кроме того, сегодня вечером у него творческий вечер с раздачей автографов и он только что приехал из Калифорнии, практически нигде не останавливаясь, так что совсем измотался и находился на пределе. Поскольку Денни всегда жил на пределе, Эмма оставила его слова без внимания. Периодически Денни Деку удавалось убедить себя, что он потерпел полное и окончательное поражение, но Эмму это никогда не беспокоило. Ей было известно, что стоило появиться красивой или приветливой женщине, и его настроение тут же переменится; поэтому она не позволила портить себе день разговорами о пределах его возможностей.

Поскольку Эмма зависла в бездействии на большую часть дня, она хоть не закончила утреннюю газету, но успела разделаться с объявлениями «требуются» и почти уже добралась до первой страницы. Флэп ненавидел, когда газеты читают в такой последовательности, так что лучше было приниматься за новости без него. Она подошла к третьей странице, и как раз погрузилась в историю о богатом коллекционере оружия, застреленном собственной женой из своего же пистолета, когда подкатила старая машина Денни. Скрип тормозов лишь заставил ее читать быстрее. Богатый коллекционер был убит за то, что в припадке гнева выбросил любимые серьги жены в мусор и перетер их в измельчителе. Почему-то от этой истории Эмма остро почувствовала, что это дежавю. Одно и то же, казалось, повторялось снова и снова. Вроде бы она всегда читала о каком-нибудь безумном убийстве в Хьюстоне, когда приезжал Денни. Поджидая Денни, пока он подходил к дому, она пару раз сказала «Привет» в зеркало, чтобы убедиться в его звучании.

В этот вечер была ужасная гроза, так что дорожка перед домом и деревянные ступени были все еще мокрые. Потом она помнила только запах мокрой древесины и еще несколько вещей. Во второй раз они занялись любовью наутро, в семь тридцать, и от мысли, что вот-вот зазвонит телефон, она не могла сосредоточиться. Как раз в этот час ей обычно звонила мать. За окном моросил дождь, Эмма торопилась, но телефон не позвонил. Они заснули под дождь, загораживавший их, как занавес; и сон принес отдых, хотя продлился всего полчаса.

Когда она проснулась, Денни сидел на постели, наблюдая как на заднем дворе падают дождевые капли. – Я смотрю, ты все еще держишь колибри, – заметил он, – вон стоит кормушка.

– Ага. Я кормлю их, – подтвердила Эмма. – Ты слишком худой.

– Это потому, что я на пределе, – с горечью согласился он, прекрасно зная, как легкомысленно Эмма относится к его отчаянию.

Эмма вздохнула. Он явился в таком виде, перепачканный и безнадежно измотанный. Тесть его побил. Костюм выглядел так, словно он продирался в нем через болото, – и ему было запрещено встречаться со своей только что родившейся дочерью – навсегда. Кроме того, одно ухо кровоточило. Когда она делала Денни примочку, ей пришло в голову поцеловать его. В результате Эмма всю ночь вздрагивала от страха и вскакивала, чтобы посмотреть, не подъехал ли к дому Сесил. Вообще-то, во всем был виноват Флэп, от которого она научилась, что секс должен следовать за поцелуями максимум с двухминутным отрывом.

– Ну вот, теперь мы оба на пределе, – подвела она итог. – Я, должно быть, теряю рассудок. Я хотела только поцеловать тебя по-матерински.

– Вероятно, тебя раздела твоя материнская натура, – ухмыльнулся Денни. – А на самом деле ты хотела освободить меня от этого промокшего костюма. И незаметно совершила смертный грех.