Руфь Уолкер - Мара Страница 19

— Можно, я буду танцевать? — неожиданно вырвалось у Мары.

Горас обернулся к жене.

— Она могла бы попробовать завтра вечером, когда мы приедем в Бинсент, — сказал он. — В конце концов, рискнем, ведь кто не рискует — тот не пьет шампанского! Как ты думаешь, Берти, можно будет как-нибудь замазать ее синяки?

Берти окинула Мару быстрым взглядом. — Пожалуй. У меня в фургоне остался кое-какой грим. Не думаю, чтобы он засох. Я ушью на нее какой-нибудь свой старый костюм. Они все равно мне уже малы. — Она пристально посмотрела на Мару: — А ты не врешь, что хорошо танцуешь? А то эта деревенщина и поколотить может, если увидит, что ее надули.

Мара ткнула себя пальцем в грудь и сказала уверенно:

— Я хорошо танцую.

Следующая их стоянка была не в городе, а у большого магазина, расположенного на пересечении двух дорог. Около него было всего три дома. Но зрителей, как ни странно, пришло — Мара посчитала — больше пятидесяти человек.

Своим костюмом девушка осталась вполне довольна. Правда, блузка со стоячим воротником и юбка по икры сковывали движения, не то что та одежда, в которой она привыкла, зато юбка была ярко-красная, и складочки на ней Берти отгладила как нельзя более тщательно. Из алого платка Берти соорудила Маре поясок, удачно подчеркнувший ее тонкую девичью талию. Единственное, что огорчало Мару, — это темные чулки. Берти настаивала, чтобы Мара их надела: нужно было скрыть синяки, а Мара привыкла танцевать только босой — как абсолютно все цыганки.

Когда Мара выбежала на сцену, Горас радостно объявил:

— Посмотрите на эту девушку! Вот вам еще одно доказательство волшебного действия «Эликсира Краснокожего»! Всего несколько дней назад ее изуродовали так, что и родная мать бы не узнала — а теперь, поглядите, благодаря чудесному эликсиру зажили почти все ее синяки и раны. И боль сразу как рукой сняло — малышка снова может танцевать.

— Речь Гораса немало смутила Мару. Она и так-то страшно боялась выступать перед таким количеством людей, а тут еще нужно было демонстрировать волшебное действие эликсира. Мара уже догадалась, что это за «чудесное средство». Их табор тоже одно время торговал подобной гадостью с таким же отвратительным запахом, только у них «эликсир» назывался «цыганским зельем»…

Но зрители уже начали хлопать в ладоши, и, полоснув юбкой, Мара пустилась в пляс.

Берти не понравилось, что Горас упомянул про девочкины синяки, тем более что она сама истратила битый час, чтобы их замазать. И вообще эта Роза что-то не особенно была ей по душе. Этакая тихоня, то и дело притворяется, будто не понимает, о чем ее спрашивают. А ведь они с Горасом вообще-то, кажется, не задавали ей никаких вопросов. Муж уже ухватился за идею с испанскими танцами и пребывает в приподнятом настроении. Но с ним это обычная история.

Берти долго присматривалась к девушке, силясь понять, кто же она такая. Для того, чтобы кто-то так ужасно ее избил, должна была быть какая-то веская причина. Ясно, что это не изнасилование. Ни на груди, ни на бедрах у нее синяков не было. Нет, ее просто выпорол кто-то. Может, она воровала в своей собственной семье? Или, может, что-то еще похуже? Да и кто она, в конце концов, по национальности? По-испански она не понимает. Берти попыталась было ввернуть в разговор два-три испанских слова, но Роза ответила ей взглядом, полным непонимания.

Берти покачала головой, глядя, как девочка отплясывает на сцене. Надо признаться, выступление понравилось зрителям гораздо больше, нежели ее собственные песни или кличи безумного индейца. Берти была очень скромного мнения о своих музыкальных способностях. Она знала, что поет не ахти как, и не особенно огорчилась, увидев, что Роза имеет у публики успех. Забавно только, что на сцене девчонка была совсем другой, не такой, как в жизни. Обычно ее лицо имело такое же угрюмое выражение, как у Краснокожего, но сейчас, когда Мара танцевала, оно светилось счастьем.

Да, как ни странно, она и впрямь неплохо плясала. Хотя в ее танце отсутствовала какая-либо логика движений, он был женствен и грациозен. Мужчины не сводили с нее глаз. Даже прыщавый Томми, игравший для Розы на скрипке нечто вроде танго, поглядывал на танцовщицу точно дитя на конфетку.

Роза отплясывала, звонко стуча каблуками, качая головой и широко раскинув руки. Юбка высоко взлетала, обнажая на краткий миг узкую белую полосу бедер над чулками. Зрители аплодировали, и Берти подумала, что она и в юности не имела такого успеха, как эта проворная девчонка. Она почувствовала даже некоторую зависть, но постаралась тотчас подавить ее. В конце концов, успех Розы может быть только на руку им с Горасом.

Сам Горас стоял тем временем в дальнем углу сцены, и лицо его сияло. Он довольно потирал руки, и Берти знала, что у него есть все основания быть довольным: девочка поможет им поправить их пошатнувшееся финансовое положение.

— Ну, как ты ее находишь? — спросил Горас у жены, когда Мара кончила танцевать. — Стоит брать ее на работу?

Берти знала, что он уже принял решение, но произнесла все же свое веское слово:

— Подожди, мы же еще очень плохо ее знаем. А что, если в один прекрасный день нас найдут зарезанными в собственной кровати?

— Глупости. Она невинна как дитя. Впрочем, она и есть почти дитя.

— Я знаю, что ты все равно поступишь по-своему. Ты никогда ко мне не прислушивался. Но только потом не говори, что я во всем виновата.

Мара кланялась под громкие аплодисменты зрителей. Она впервые ощутила вкус успеха и была на седьмом небе от счастья. И как же она обрадовалась, когда Горас сказал, что берет ее к себе на работу! Правда, ее немного расстроил угрюмый тон Берти.

— Ты танцуешь неплохо, только неприлично так высоко задирать юбку! — проворчала она.

Но Мара решила, что приложит все силы, чтобы завоевать и ее расположение. Потому что хотя Горас и считал, будто шоу-бизнес ведет он, это было не так. Мара сразу поняла: на самом деле главная здесь Берти. Ведь именно от нее получала девушка еду и одежду. Поэтому надо было обязательно войти к ней в доверие. К тому же, раз Мара решила жить среди гаджо, нужно научиться вести себя так, как они, и с кого же тогда брать пример, как не с Берти?

Рано утром на следующий день Мара прибежала в фургон к хозяевам, чтобы помочь приготовить завтрак. Потом она помыла посуду и, хотя ее никто об этом не просил, сбегала на протекавший за магазином ручей, принесла чистой воды, чтобы помочь Берти вымыть пол. Последнее потребовало от юной цыганки особенно большого терпения: она никак не могла взять в толк, на кой черт это нужно. Но с себя Мара грязь соскрести любила, а потому очень обрадовалась, когда Берти дала ей большой кусок коричневого мыла и велела спуститься к ручью вымыть голову.