Джоджо Мойес - Танцующая с лошадьми Страница 19

– Можно сделать перерыв ненадолго? Мне так жарко.

– Как ты собираешься достичь результатов, если не будешь тренироваться? Нет. Continue[27]. Он начинает понимать.

В молчаливом протесте Сара выпятила нижнюю губу. Спорить с Папá было бессмысленно, но у нее было такое чувство, будто она делает одно и то же несколько часов кряду. Вспомнилась маленькая серая кобылка. По крайней мере, у той была цель.

– Папá…

– Сосредоточься! Прекрати разговоры и сосредоточься на своей лошади.

Мимо пробегали два ребенка. Один крикнул: «Поезжай на нем, ковбой!»

Она смотрела между ушей Бо. Узкая щель, мокрая от пота.

– И вперед. Поощри его.

Она пустила лошадь вперед, потом подала назад, пытаясь дать ей возможность перенести вес, слегка потянув поводья.

– Non! Ты опять заваливаешься вперед.

Она упала на шею лошади, испустив крик:

– Вовсе нет!

– Ты посылаешь ему противоречивые сигналы. – Папá недовольно поморщился. – Как он может тебя понять, если твои ноги говорят ему одно, а попа другое?

Она закусила губу. Ей хотелось закричать: «Зачем мы все это делаем? Мне никогда не сделать так, как ты хочешь! Это просто глупо!»

– Сара, сосредоточься.

– Я сосредоточена. Он слишком разгорячился и разволновался. Он больше меня не слушает.

– Он знает, что ты меня не слушаешь. Поэтому не слушает тебя.

Всегда была виновата она. Лошадь – никогда.

– Ты сидишь comme ça, приучаешь его не слушать тебя.

Ей было очень жарко.

– Ладно. – Она взяла уздечку в одну руку и соскользнула с лошади. – Если я никуда не гожусь, покажи сам.

Она стояла на твердой почве, сама пораженная своим непослушанием. Она редко возражала Папá.

Он прожигал ее взглядом, и она чувствовала себя нагадившей собачонкой.

– Je m’excuse[28], – резко сказала она.

Она ждала, не зная, что он сделает. Дед быстро подошел к Бо, с небольшим усилием вставил левую ногу в стремя, подпрыгнул и плавно приземлился на спину коня. Бо дернул ушами, озадаченный непривычным весом. Папá ничего ему не сказал. Он перекинул стремена через седло, чтобы ноги могли свешиваться свободно. Затем, до невозможности выпрямив спину, без всякого участия рук направил Бо по большому кругу. Затем послал Бо сигнал к действию.

Заслоняя ладонью глаза от солнца, Сара смотрела, как ее дедушка, которого она до этого и не видела верхом, каким-то неуловимым движением попросил коня сделать что-то, чего тот не знал, и Бо, с белой пеной у рта, стал поднимать ноги все выше и выше, стоя на месте. У Сары перехватило дыхание. Папá был похож на всадников из видео. Казалось, он ничего не делал, а результат говорил об обратном. У нее сжались кулаки, и она засунула руки в карманы. Бо так сильно напрягся, что по его мускулистой шее струился пот. При этом казалось, что Папá ничего не делает, а копыта Бо тем временем ритмично застучали по коричневой потрескавшейся земле. Неожиданно он стал раскачиваться, переходя на легкий галоп тер-а-тер. И потом вдруг раздался крик «но!», и она попятилась, а Бо поднялся на задние ноги, аккуратно подогнув передние. Мышцы на крупе подрагивали: он изо всех сил пытался удержать равновесие. Левада.

Кто-то на тротуаре крикнул: «Во дает!» – и Сара услышала, как люди у нее за спиной озабоченно переговаривались. А потом конь опустился. Папá ловко спрыгнул, перекинув ногу через седло. Только темные пятна на голубой рубашке выдавали напряжение.

Он что-то прошептал лошади, огладив ее шею, видимо выражая благодарность, потом протянул уздечку Саре. Ей хотелось спросить, как он это сделал, почему он больше не занимается верховой ездой, если может так. Но он заговорил прежде, чем она подобрала слова.

– Он слишком старается, – сказал дед пренебрежительно. – Слишком напряжен. Нужно сбавить обороты, чтобы он меньше волновался по поводу сохранения равновесия.

Группа женщин сидела на траве, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния. Они ели фруктовый лед на палочке, задрав юбки и обнажив загорелые ноги.

– Покажите еще, – попросила одна.

Сара не могла опомниться от того, что видела.

– Хочешь, чтобы я продолжила? – спросила она.

Папá погладил шею Бо.

– Нет, – ответил он тихо. Потом утер лицо рукой, и она была мокрой от пота. – Нет, он устал.

Она отпустила поводья, и благодарный Бо вытянул шею.

– Садись. Домой пора.

– Там тележка с мороженым, – сказала она с надежной, но, похоже, он ее не слышал.

– Не расстраивайся. – Дед пошел с ней рядом. – Иногда… иногда я хочу слишком многого. Он молод… Ты молода… – Он дотронулся до ее руки, и Сара поняла, что это признание вины.

Они сделали круг по парку, чтобы Бо мог растянуть и расслабить мышцы, потом направились по дорожке к воротам. Папá погрузился в свои мысли, и Сара не знала, что сказать. Перед глазами все еще стояла картина дедушки верхом. Она никогда раньше не видела его таким. Знала, что Папá когда-то был одним из самых молодых наездников в Кадр-Нуар. Нанá рассказывала, что двадцати двум юношам разрешалось носить черную форму с золотыми галунами: знак мастерства. Большинство уже представляло свою страну на международном уровне – в выездке, в скачках по пересеченной местности или в конкуре. Но Папá проделал трудный путь, прежде чем попасть в школу: он служил в кавалерии, пока не добился, чтобы его, крестьянина из Тулона, приняли в классическую школу, где учились по преимуществу выходцы из высших слоев общества.

Нанá рассказывала Саре, держа в руках фотографию, на которой они были вместе. Когда бабушка увидела его в первый раз, он показался ей таким красивым на своем коне, что у нее чуть не остановилось сердце и она едва не потеряла сознание. Она не интересовалась лошадьми, но каждый день приходила и стояла у самой арены, чтобы, позабыв обо всем, смотреть на мужчину, который, позабыв обо всем, был сосредоточен на чем-то, о чем она даже не имела представления.

Теперь Сара знала, что имела в виду Нанá, вспоминая, как он просто сидел в седле, а Бо понимал, о чем его просят, словно читал мысли всадника. Она видела чудо.

Кивнув и помахав рукой сторожу у ворот, который никогда не запрещал ездить в парке, они пошли по дороге к дому. Копыта Бо постукивали по гудронному покрытию, он тяжело переступал ногами.

Наконец, когда они пересекли проспект и вышли на улицу, ведущую к конюшне, Папá прервал молчание:

– Джон сказал, что подумывает продать заведение.

Он назвал Джона по имени вместо обычного «сумасшедший ковбой», и она поняла, что дело серьезное.